Пояс Койпера - читать онлайн книгу. Автор: Николай Дежнев cтр.№ 4

— Послушайте, оставьте меня в покое! Мне эти ваши рассуждения до лампочки, я живу своей жизнью.

— Вот и я о том же! — хмыкнул он, не скрывая иронии. Спросил, как если бы между делом: — На бильярде играешь? Вот и нас, как шары, каждого загнали в свою лузу! Меня всегда интересовало, как должен чувствовать себя человек, живя в эпоху разложения общества, теперь я это знаю точно. На собственной шкуре. Читал «Петербург» Белого? К Бугаеву можно относиться по-разному, я лично его прозу не люблю, но дух упадничества передать он смог. Город, а теперь и страна, обречены на гибель, близостью ее определяется их щемящая, в вуали неземной печали красота. — Задумался, прищелкнув пальцами, в поисках сравнения. — Это… это все равно что любить умирающую от чахотки прекрасную женщину! Дни ее сочтены, но ощущение неминуемой утраты придает проведенному с ней времени горькую прелесть. Те, кто еще способен думать, не могут этого не чувствовать. Левушка Гумилев писал, этнос живет тысячу лет, так что мы, русские, если взять за точку отсчета то же крещение, перебираем…

Я взирал на мусорщика едва ли не с открытым ртом. Ночью почти не спал, мысли путались. Что ему на это сказать, да и надо ли говорить? Видя мою растерянность, он дружеским жестом положил мне руку на плечо и со смешком заметил:

— Знаешь, со временем, по-видимому, я стал таким парнем, с которыми мать не разрешала мне водиться! Жесть, да? Про страну и про всех нас, только…

Я его перебил:

— Только, ради Бога, не говори, что надо уметь смотреть правде в глаза! Я в этом деле профессионал, насмотрелся так, что изо всех дыр лезет… — Чувствуя, что горячность моя неоправданна, поспешил сменить тему. — Что-то не очень ты похож на мусорщика, дюже образованный…

Вместо ответа он покачал двуцветной головой и вытряхнул для меня из пачки свежую сигарету.

— Все еще встречаешь людей по одежке? Пора отвыкать! — Вытер ладонь о штанину комбинезона и протянул ее мне. — Аристарх!

Я назвал себя. Какое-то время мы молча курили, рассматривали выстроившиеся напротив в рядок фотографии. Новый знакомый заговорил первым:

— Вообще-то ты прав, не стоит относиться ко всему так драматично. Надо учиться смотреть на мир светло, глазами ребенка, а лучше идиота, не желающего участвовать в бессмысленности происходящего. Тогда не будешь по ночам просыпаться от тоски и замирать в охуении перед абсурдностью человеческого бытия. И больно тебе не будет и не будет обидно, а только весело, потому что жизнь по своей сути — карнавал. Мысль эта, кстати, особенно созвучна нам, русским, поскольку ничего по большому счету мы всерьез не принимаем. Что с того, что клоуны в политике, а воры сидят на бабках, нам-то какое до этого дело? Наша жизнь во все времена ломаного гроша не стоила, значит, в случае чего потеря невелика! Разве это не повод устроить себе праздник и от души повеселиться? Тот, кто пашет и кует, — тот кует и пашет, тот, кто пляшет и поет, — тот поет и пляшет! — подмигнул он весело. — Помнишь, Пушкин писал про мальчика, мол, ему и больно и смешно? Как же, глядя на нашу жизнь, должно быть больно и смешно взрослым!..

Я невольно улыбнулся.

— Может быть, ты и прав, и даже прав наверное! Нечто похожее случилось со мной с полгода назад: вдруг, ни с того ни с сего, одолела беспричинная веселость. Уставший был до предела, жизнь не мила, а к горлу с ножом пристал рекламщик, выдай ему новую идею. Я и выдал, потом долго еще смеялся. Чистейший бред, сорок бочек арестантов…

Аристарх со мной не согласился.

— Нет, ты не понял, это совсем другое дело! Я говорю не об эйфории, чем бы она ни была вызвана, а о подходе к жизни как к карнавалу. Тебе должно быть весело жить — в этом фишка. Нам с тобой достался изолгавшийся мир? Будем наслаждаться красками его деградации и коллекционировать человеческие глупости! Пир во время чумы, он ведь в первую очередь пир, а с чумой еще как фишка ляжет!

Поднялся с лавки и, разминая ноги, прошелся до контейнера и обратно.

— Можешь верить, можешь — нет, но наступит время, когда потомки будут нам завидовать. Скажут: ах, эти счастливые русские, вот уж кто пожил, так пожил! Все плохое забудется, и из зарегулированного до тошноты, пресного будущего наш бардак будет казаться им золотым веком неограниченной свободы. Сомневаешься?.. Зря, все так и будет! Да, кстати, что-то я не понял, чем ты по жизни-то занимаешься?

— Я?.. — переспросил я, чувствуя всю глупость своего вопроса. — Да так! По образованию историк, работал в газете. Потом надоело нищенствовать, занялся консультированием…

— Чем? — не понял Аристарх.

— Как бы тебе это объяснить?.. Видел по ящику юродивых, называющих себя политологами? Их специально разводят в инкубаторах, развлекать народ и дурить ему голову. Я же — креативщик, ко мне обращаются, когда властям и бизнесу нужны решения конкретных проблем. Люди с богатой фантазией у нас, да и во всем мире, наперечет.

— Вот оно как! — удивился мусорщик. — Ну и чего же ты, извини за выражение, накреативил?

Произнесено это было небрежным, если не сказать пренебрежительным тоном, но я не обиделся. Обыватели плохо понимают вещи, с которыми не сталкиваются каждый день, да и не стараются понять.

— Демонстрацию прокремлевской молодежи видел? Моя идея! И концепцию закона, обязывающего граждан копить деньги на собственные похороны…

— Тоже ты? — усмехнулся мусорщик. — Догадываюсь, кто тебе за него отбашлял!

— Неважно кто, важна красота идеи! — отмел я его инсинуации. — Обращал, наверное, внимание, что про погоду врут исключительно худые женщины? А все потому, что крупных габаритов дамы заслоняют большую часть метеокарты, а каждая секунда на телевидении стоит колоссальных денег.

Аристарх уважительно хмыкнул.

— Слушай, а вот интересно: ты за свои придумки ответственность несешь?

В вопросе звучал подвох, я невольно внутренне собрался.

— С какой это стати! Мое дело выдать конструктивную идею, а там хоть трава не расти.

Видя мою настороженность, он пошел на попятную.

— Да не кипятись ты, я так просто спросил, для расширения кругозора! — и уже совсем другим, задумчивым тоном продолжал: — А у меня жизнь чудно сложилась… — Опустился рядом со мной на лавку, закинул руки за голову. — Хотя, если задуматься, то, пожалуй, удачно! Молодым еще защитил кандидатскую диссертацию по энтомологии, изучал коммуникативные способности сверчков, начал собирать материал на докторскую, как тут грянула перестройка…

— Да… — протянул я сочувственно, — вот она судьба ученого в России, чем теперь приходится заниматься! Без пяти минут доктор мотается ночами по Москве на мусоровозе…

Аристарх меня перебил:

— Не спеши жалеть, все не так плохо! Я вожусь с мусором вовсе не потому, что мне нечего есть. Помнишь, в начале девяностых вошло в моду держать дома насекомых? Кошек и собак надо кормить, а людям и самим жрать было нечего. Клопы и тараканы не в счет, а вот сверчки оказались очень даже востребованными. Уют создают, стрекочут себе за печкой, как повелось в русских избах. А тут еще новые богатенькие подсуетились, благо членистоногие не только каннибалы, но и отчаянные драчуны. Начали создавать закрытые клубы, проводить между самцами бои с тотализатором. Денег на науку не давали, вот я всех своих подопечных и распродал, и срубил, надо тебе сказать, очень приличные бабки. На кон ставились целые состояния, так что отдельные особи шли по двадцать пять тысяч тех еще долларов за штуку. Тогда-то по случаю и приобрел списанный авианосец, стоит теперь в одном из южных морей на якоре. Просили недорого, предлагали вместе с командой, но я отказался, не рабовладелец же… — видимым образом оживился, понизил до шепота голос: — Тут недавно китайцы подкатывали: продай! Но мне международные трения ни к чему, да и разрешение на сделку не получишь, все вырученные деньги уйдут на взятки.