Компромат на Ватикан - читать онлайн книгу. Автор: Елена Арсеньева cтр.№ 57

Тоня взглянула на эту потрясающую фигуру, точеное лицо, роскошную рыжую гривку – и впервые улыбнулась без малейшего чувства зависти, хотя иначе как с завистью смотреть на Майю ни одна женщина не могла. И Тоня еще недавно не могла (до прошедшей ночи, если быть абсолютно точной).

– Симпатичная?! Да она красавица! Это Майя Андреевна. Она тут самая главная, в нашей танцевалке.

– А дядя Сережа?

– А дядя Сережа – ее помощник. Наверное, он еще не пришел, хотя пора бы. Шесть часов, занятия начинаются.

– Построились все! – скомандовала Майя, и стайка детей, которая, вереща на разные голоса, металась по залу, послушно выстроилась в два неровных рядочка. – Здравствуйте! – Ослепительная улыбка, реверанс.

Детвора заметалась туда-сюда. Мальчикам полагалось шагнуть вправо-влево, красиво выставляя руку, а девочкам присесть, подражая Майе Андреевне. Почему-то шагнуть норовили девочки, а приседали все больше мальчики, и хоть что-то поделать с этой эмансипацией было трудно.

Тоня быстро отвернулась, чтобы не расхохотаться.

– И взрослые тоже такие же кренделя выписывают? – хмыкнул Федор.

– Нет, у нас как-то менее или более. Завтра придешь со мной на занятия – увидишь. Слушай, а ты не хочешь со мной вместе учиться танцевать? У нас в основном все парами ходят.

– Нас дядя Сережа будет учить? – проскрежетал зубами Федор, делая вид, что выхватывает кинжал.

Тут уж Тоня не выдержала и, сама не понимая, то ли хохочет, то ли всхлипывает от счастья, выбежала из зала.

– Мама, ты меня подождешь? – закричала вслед Катерина, неотразимая в своей танцевальной юбочке, танцевальных туфельках и новенькой французской маечке.

– Подожду, конечно, – махнула ей Тоня уже из коридора.

– Мы тебя подождем, – уточнил Федор, прикрывая за собой дверь зеркального зала.

В коридоре столпилось человек восемь родителей, готовых терпеливо ждать, пока их чада постигают основы той несказанной красотищи, которая называется бальными танцами. Все они были знакомы с Тоней и сейчас просто-таки поедом ели глазами ее спутника. Народу сегодня было почему-то раза в два меньше, чем обычно, но все равно – слишком много! Целоваться в их присутствии было совершенно невозможно.

А хотелось. Очень.

Федор окинул взглядом коридорчик, и Тоня поняла, что он думает о том же самом.

– Плохи наши дела, – пробормотал со вздохом. – Пошли картину пока посмотрим, что ли?

– О, про картину-то я и забыла! – воскликнула Тоня.

Да, последнее время им было не до картины, это уж точно. Антонелла, Федор Ромадин, Серджио, отец Филиппо, Джироламо – все вновь погрузилось в Лету. Остались просто Федор и Тоня.

– Она в том зале?

– Именно так. Пошли взглянем на нее, а там, может, и ваш красавчик появится. Надо мне на него посмотреть, чтобы знать, в кого стрелять в случае чего. А то вон вчера невинного человека, как ты помнишь, чуть не пристрелил…

Тоня ничего не могла с собой поделать – снова засмеялась. И так, хохоча, они с Федором вошли в высокий зал с колоннами.

Сразу слева от входа была сцена. А прямо напротив нее, в просторном проеме, задрапированном зеленоватой, тускло-золотистой тканью, висела большая картина в тяжелой, тоже тускло-золотой раме. Дымка эта золотистая была – как мгла времени, которая вдруг разошлась, повинуясь чьей-то непонятной прихоти, и открыла взору странное и страшное действо, творимое в покоях с высокими стрельчатыми окнами. Вместо стекол в этих окнах были витражи, и Тоня вспомнила разноцветные, праздничные, сияющие витражи кафедрального собора в Нанте. Солнечный свет, проникая сквозь них, окрашивал белое, мраморное, холодное великолепие собора в удивительно радостные, праздничные цвета.

Однако витражи на картине были темны и страшны, сквозь них почти не проникало солнце, и только свечи, во множестве расставленные здесь и там, бросали невинные отсветы на дикие, страшные лица собравшихся здесь людей.

Кто был наг, на ком еще сохранились остатки невообразимой одежды. Кругом были разбросаны женские юбки, ленты, кружева, которые смешались с алым и лиловым шелком одеяний священников. Вино, пятная их, вытекало из опрокинутых чаш и кубков, очень похожих на церковную утварь. Ну правильно, ведь картина так и называлась – «Святейшие забавы».

Бабища с холодным, жестоким, носатым лицом развалилась прямо на столе, заваленном остатками еды. Неверной рукой она едва удерживала на обритой наголо голове папскую тиару, однако не позаботилась прикрыть свои тучные телеса.

Старик в белых одеяниях, с нелепой улыбкой идиота, держал в руках меленькое зеркальце, словно пытался пустить зайчик в глаза красивой золотоволосой женщине, которая совлекла с себя все свои роскошные одежды и разбросала их где придется…

Если у кого-то из зрителей возникало желание узнать, кто эти люди, изображенные на картине Ф.И. Ромадина (1760–1799), он мог прочесть в подробных пояснениях, что обритая наголо дама – та самая папесса Иоанна, которая пару лет бесстыдно морочила голову всему Риму, выдавая себя за мужчину. Старик с зеркальцем – свихнувшийся Лоренцо Ганганелли, иначе говоря, Климент XIV, а нагая красавица – Лукреция Борджиа. Она была изображена в объятиях своих братьев – Франческо и Цезаря. Их отец Родерико Борджиа, Александр VI, взирал на потомков с покровительственной, одобрительной улыбкой, словно и не знал, что Цезарь убил своего брата-соперника Франческо. Да, Лукреция сжимала в объятиях труп, а сам Цезарь – наиболее совершенное воплощение дьявола на земле, как его частенько называли! – тоже мало напоминал живого человека. Он был изображен страшным, с облезлой, клоками висящей кожей, которая слезла с него под действием ядовитого вина, отравленного им же самим.

Однако здесь было еще более пугающее существо. Чудовище с человеческой головой и обрюзгшим, некогда красивым лицом, но туловищем медведя, ушами и хвостом осла. Бенедикт IX, обреченный после смерти бродить в зловонных римских клоаках… При одном только взгляде на его фигуру и впрямь чудилось зловоние.

Не меньшее отвращение вызывали и другие фигуры, которые не то пировали, не то творили какое-то злодеяние. Двое почтенных синьоров отвратительно распутничали с изнеженными юнцами. И еще толпились, плясали, свивались, валялись в винных лужах какие-то мужчины и женщины, о которых желающий мог прочесть в пояснениях: вот это Юлий III с возведенным им в кардиналы Инноченцио дель Монте; Анджело Баски, Пий VI, – с монсеньором Аннибале делла Дженга; Иоанн X и его любовница Теодора; Иоанн XII и его жертва Лев VIII, а там жестокосердный кардинал Ипполито д’Эсте со своим несчастным братом Джулио, другие громкие имена…

Но среди всего этого блудобесия особенное внимание приковывали три фигуры.

Мужчина лет тридцати, весь в черном, стоял почти равнодушно, как бы отстраняясь от происходящего, поигрывая острым, узким стилетом с причудливой рукоятью, напоминающей завиток. Лицо мужчины напоминало портреты XV века, может быть, даже кисти Тициана. У него были тонкие, тщательно подбритые усики и опасная, жесткая, курчавая бородка, обливающая челюсти и оставляющая голым пространство ниже губ. Пугающее впечатление производил завиток черных, жестких волос на лбу, напоминающий краткое слово угрозы. Да, было в нем нечто неумолимо-грозное, беспощадное, хотя он ничего не делал, это человек, названный в пояснениях монсеньором Джироламо Маскерони: он просто-напросто смотрел на сидящего в удобном, глубоком кресле кардинала. Смотрел, не сводя с него преданных, обожающих глаз.