Потому что за стенами замка я чувствую и своих людей. Свою кровь.
Томми даже не заметил, как я разрезал палец и чуть коснулся его руки. И Рене тоже.
Капля засохшей крови… мелочь! Ее можно не заметить на одежде, но я всегда почувствую ее.
И я спускаю призраков с цепи.
Что они могут?
Просто так — ничего. Разве что стенать и вздыхать. Но сейчас, отдав мне свою боль и забрав мою ярость, они могущественны.
Они могут свести с ума, заставить человека бежать от них, не разбирая дороги, — и потому за стенами замка сейчас воцаряется ад.
Я знаю, как он выглядит, хоть я пока и не внутри.
Серая волна захлестывает помещения и разбивается на множество призрачных силуэтов. И они надвигаются на своих врагов, источая леденящий ужас.
Прозрачные мертвые глаза горят, прозрачные губы шевелятся, желая что-то сказать, прозрачные пальцы тянутся к убийцам…
Смерть… смерть… смерть…
Месть… месть… месть…
Люди на миг застывают на месте, а потом бегут. Куда угодно, лишь бы избавиться от этого ужаса, но призраки повсюду. От них нет спасения, от них не уйти и не сбежать…
Те, кто послабее, падают на пол, корчась в сердечном припадке.
Те, кто посильнее, ползут, чтобы все равно рухнуть навзничь — и уже не встать.
Мало кто справится с волной ужаса. Даже я не смог бы. Наверное.
И они умирают.
Один за другим…
Кто-то с криком бросается в окно, лишь бы удрать. Кто-то кидается на собственный нож…
Во всем замке неприкосновенна только темница о моими людьми. Только они.
Я смотрю на ворота.
М-да, теперь мне их никто не откроет. Ну и не надо. Есть же стена, и есть когти, и пара кинжалов…
Влезем?
Да не вопрос.
* * *
Четвертое действие знаменуется мной в темнице. Я сшибаю замок и выпускаю своих людей на волю. Реакция самая разная. От дружеской и встревоженной у Томми:
— Алекс, ты цел?
До почтительно-восхищенной у гвардейца:
— Ваше высочество!
Я пожимаю плечами. Хлопаю Томми по плечу — кажется, этот мерзкий жест заразен.
— Меня об стену не расшибешь, что уж говорить о замке грабителей.
Томми успокаивается и начинает улыбаться. А вот Рене удивленно смотрит по сторонам:
— Алекс, а как тебе это удалось?
— Я бываю очень убедителен.
Еще больше он удивляется, когда видит в залах и коридорах тела людей с выражением ужаса на лицах.
Они все мертвы… Хотя нет. Кое-кто не умер, а просто сошел с ума. Двое или даже трое.
— Алекс, как ты это сделал?
Я пожимаю плечами:
— Рене, я просто вошел и улыбнулся.
И понимаю, что приятель мне не верит. Несколько минут Рене явно размышляет — не бросить ли меня и не уехать ли отсюда раз и навсегда. А потом улыбается. Пожимает плечами:
— Алекс, я не лезу в твои тайны, но надеюсь, когда-нибудь ты сочтешь меня достойным доверия.
Вот так. Коротко и по делу.
Уважаю Моринаров.
* * *
В Альтверин мы возвращаемся с добычей. И свое вернули, и чужое прихватили.
И прихваченного с лихвой хватило бы, чтобы покрыть все долги, да еще и заново обставить замки. Но это уж — шалишь. Пусть Шарен лучше пару мельниц поставит новых — опять же, надо бы хорошего племенного скота прикупить, зерно посевное…
Единственным неприятным моментом были воспоминания.
Два, но увесистые…
Первое — когда я отпускаю призраков.
Перед рассветом я стою на главной башне замка. Серый туман колышется у моих ног, обволакивает сапоги, цепляется за штаны, я слышу жалобный плач, веет ледяным холодом…
Призраки не могут причинить мне вреда, но это все равно действует. Неприятно.
Я протягиваю руку и сжимаю кулак. Разрез еще не успел закрыться — и черные капли падают в туман.
— Вы отомстили. Покойтесь с миром.
Капли крови касаются тумана — и тот начинает рассеиваться. И в моей груди словно тает кусочек серого весеннего льда.
Я вижу души людей, которые взмывают куда-то верх и растворяются в лучах рассвета. Им хорошо, они счастливы и довольны.
А я?
Я на миг чувствую, что стал немного больше демоном.
Я мог бы просто отпустить их, мог… Но я предпочел воспользоваться их болью и ненавистью, чтобы отомстить. Хорошо ли это?
А плохо ли?
У меня нет других возможностей. А стало быть — нечего и переживать из-за моей натуры. Я ведь и правда не человек.
Второе же…
В замке было шестеро детей.
Они все умерли в своих кроватях. От дочери графа до внука поварихи. Озверевшие призраки не делали разницы между виновными и их кровью. Получил хоть монетку из кровавого золота?
Виновен.
А твои дети — твоя кровь.
Мне неприятно смотреть на детские тела, но…
Грех твой падет на плечи детей твоих до седьмого колена.
Если уж так говорят холопы, то и я могу?
А могу ли я судить?
А кто, если не я? Моя кровь и мое право. Когда-нибудь я отвечу за все, но сейчас я не стану думать об этом.
Жестоко?
Я — полудемон, а не светская дамочка.
* * *
В столицу я возвращаюсь с налогами, недоимками и процентами. Шарен плачет от счастья и рвется целовать мне руки — едва оттащили и отпоили вином. Дешевым, на дорогое давно не было денег.
Дядюшка же вовсе не радуется моему возвращению.
Вот его казначей — тот почти рыдает от счастья. Еще бы, столько всего украсть можно.
А вот дядюшка — тот мрачен.
— Могу вас заверить, больше не будет никаких проблем с Альтверином. — Я улыбаюсь со всей возможной безмятежностью.
— И как ты этого добился? — прищуривается дядя. — До нас дошли странные слухи.
Еще бы они не дошли!
Сам же и распустил. Якобы принц Алекс — страшный человек, нанял колдуна, чтобы тот наложил проклятие. Кто хоть булавку у него сопрет — страшной смертью помрет.
Раньше-то, говорят, такие были, а сейчас их, конечно, повывели, да ведь всю нечисть не выморишь!
Это первый вариант.