– Полковник Эммануэль любит очень зверей, – объяснял Фернандес, провожая гостей в их комнаты. – Чтобы сражаться, мы должны быть дети джунглей, мистер Томас.
Окна их хибарки были густо забраны железными прутьями.
* * *
Ночью в Фаберже общий ужин, форма одежды парадная. Почетный гость полка – мистер Ричард Онслоу Роупер, наш патрон, полковник-аншеф, товарищ по оружию и по любви. Все головы повернуты к нему и к позабывшему о своей томности лорду.
Тридцать здоровых мужиков едят курицу с рисом и пьют кока-колу. Свечи, правда, не в подсвечниках работы Поля де Ламари, а в жестянках, освещают их лица. Создается впечатление, что XX век выкинул всех оставшихся не у дел вояк в лагерь, именуемый Фаберже. Здесь и американские ветераны, которых сначала тошнило от войны, а потом от мира, и российские спецназовцы, которых готовили защищать страну, исчезнувшую, как только они отвернулись, и французы, по-прежнему ненавидящие де Голля за то, что он отдал Северную Африку, и израильский паренек, не знавший ничего, кроме войны, и швейцарский мальчик, не знавший ничего, кроме мира, и англичане, ищущие военной славы на стороне, ибо их поколению в этом смысле страшно не пофартило (вот бы нам английский Вьетнам!), и куча рефлектирующих немцев, мучающихся сознанием греховности войны, но не могущих противостоять ее соблазнам. И полковник Эммануэль, который, как сказал Тэбби, участвовал во всех грязных войнах от Кубы, Сальвадора, Гватемалы и Никарагуа до черт знает чего, чтобы только угодить ненавистным янки: ну, теперь Эммануэль несколько сравняет счет!
И Роупер собственной персоной, собравший этот призрачный легион на пир и возвышающийся над ним подобно многоликому гению – то командир, то импресарио, то скептик, то сказочный крестный.
– Му-уджи? – повторяет Роупер сквозь смех, подхватывая что-то сказанное Лэнгборном об успехе американских «стингеров» в Афганистане. – Моджахеды? Храбрые, как львы, бешеные, как мартовские зайцы! – когда Роупер говорит о войне, его голос ровен и спокоен, и даже появляются местоимения. – Они выпрыгивают из-под земли прямо перед советскими танками, лупят по ним из карабинов десятилетней давности, а их пули отскакивают от брони, как горох от стенки. Все равно что с пневматической винтовкой против лазеров воевать. Американцы только посмотрели на них и сказали: муджам нужны «стингеры». И Вашингтон подкидывает им «стингеры». А муджи сходят с ума от радости. Подбивают советские танки и советские вертолеты. И что теперь? А я скажу вам что! Совки убрались, больше совков нет, а у муджей есть «стингеры». И они хотят ими пользоваться. Теперь все остальные тоже хотят «стингеры», потому что они есть у муджей. Когда у нас были луки и стрелы, мы были обезьянами с луками и стрелами. Теперь же мы обезьяны с многочисленными боеголовками. Знаешь, почему Буш пошел воевать против Саддама?
Роупер спрашивает своего друга Мэнни, но отвечает американский ветеран.
– Господи, конечно же, ради нефти!
Ответ не удовлетворяет Роупера. Пробует угадать француз:
– Ради денег. Ради кувейтского золота.
– Ради опыта! – смеется Роупер. – Буш хотел набраться опыта. – И, показывая пальцем на русских спецназовцев: – В Афганистане, малыши, у вас было восемьдесят тысяч офицеров, понюхавших пороху, закаленных в современной маневренной войне. Летчики, бомбившие настоящие мишени. Войска, побывавшие под настоящим огнем. А что у Буша? Старики-генералы из Вьетнама и мальчики-герои из триумфальной кампании против Гренады, три человека и козел. Вот Буш и пошел на войну. Поразмял коленки. Попробовал своих парнишек против «игрушек», которые отдал Саддаму в те дни, когда иранцы себя плохо вели. И избиратели в восторге. Верно, Сэнди?
– Верно, шеф!
– Правительства? Хуже, чем мы. Они обделывают делишки, а расплачиваться нам. Видел это много раз. – Он замолкает, вероятно, подумав, что пора дать поговорить и другим. Но никто не принимает эстафету.
– Шеф, расскажи им про Уганду! Ты в Уганде был шишкой! Никто до тебя пальцем не мог дотронуться. Сам Иди Амин ел с твоей ладошки! – кричит Фриски, сидящий на другом конце стола со старыми друзьями.
Роупер колеблется, как музыкант, сомневающийся, сыграть ли на бис, потом решает сделать одолжение.
– Ну Иди, несомненно, был дикий мальчик. Но любил твердую руку. Все, кроме меня, сбивали Иди с пути, подкидывали все, что он хотел, и сверх того. А я нет. Я подбираю обувь по ноге. Иди стал бы бить фазанов ядерными хлопушками, если б мог. Ты тоже там был, Макферсон.
– У Иди головы летели с плеч, шеф, – говорит немногословный Скотт, сидящий рядом с Фриски. – Мы без вас все пропали бы.
– Загадочное местечко Уганда, правда, Сэнди?
– Единственное, где я видел парня, спокойно жевавшего бутерброд под виселицей, на которой болтался повешенный, – отвечает лорд Лэнгборн к общему веселью.
Роупер изображает африканский акцент:
– «Посьли, Дикки, давай смотрец рузья как твои работают». Не пошел. Отказался. «Нет, мистер президент, большое спасибо. Делайте со мной что хотите. Только учтите, хорошие люди вроде меня – большая редкость». Если б я был одним из его парней, он пустил бы меня в расход на месте. Глаза полезли на лоб. Кричит на меня. «Ты должен пойти со мной!» – говорит. «Нет, не должен, – говорю. – Если бы я вместо «игрушек» продавал тебе сигареты, ты бы не тащил меня в больницу смотреть на парней, умирающих от рака легких, правда?» Смеялся Иди так, будто плотину прорвало. Только я никогда не верил его смеху. Смех – это ложь. Уклонение от истины. Никогда не верю тем, кто много шутит. Смеюсь, но не верю. Вот Микки все шутил… Помнишь Микки, Сэндс?
– О, слишком даже хорошо, благодарствую, – тянет Лэнгборн, чем опять вызывает всеобщее веселье: эти английские лорды, их надо только расшевелить!
Роупер ждет, когда смех стихнет.
– Помнишь его военные шуточки, над которыми все хохотали до колик? Наемники в ожерельях из человеческих ушей и прочее?
– Не очень-то это ему помогло, правда? – говорит лорд, опять приводя почитателей в восторг.
Роупер вновь поворачивается к полковнику Эммануэлю.
– Я говорил ему: «Микки, ты играешь с огнем». Последний раз видел его в Дамаске. Сирийцы слишком его любили. Думали, он шаман, достанет все что надо, и, если они захотят снять с неба луну, Микки притащит необходимую пушку. Они дали ему роскошную квартиру в центре, завесили бархатными занавесками, чтоб нигде дневной свет не проникал, помнишь, Сэнди?
– Выглядела как притончик марокканских педиков, – говорит Сэнди, и вся компания чуть не падает под стол от смеха.
Роупер опять ждет тишины.
– Входишь в эту контору с солнечной улицы – и ты ослеп. В передней всегда шесть – восемь тяжеловесов. Погрознее, чем некоторые из этих парней, – он описал рукой круг, – если можете поверить.
Эммануэль от души смеется. Лэнгборн, разыгрывающий перед ними фата, поднимает бровь.
Роупер продолжает: