Дао Блаженств - читать онлайн книгу. Автор: Александр Матяш cтр.№ 27

Чувствуете – мурашки по коже? Это не от физического чуда. А от чуда веры. Понимаете, какая вера должна быть? На мой взгляд, в этой истории гораздо чудесней, чем даже хождение по небу, то, что он двадцать лет работал, ни разу не возроптав и ни разу не усомнившись в том, что такая глупая, склочная, вздорная женщина может научить его святости. Как такое может быть? Вот что удивительно.

Так вот, Вероника, – вот она вера. «Свет мира» – это свет такой веры. Ты понимаешь, как много этот свет может сделать?

У: Где они берут эту веру?

А: Где они ее берут? О, какой хороший вопрос… Где же ее взять-то? Я на самом деле рассказал, где ее берут – вы, видимо, просто не услышали.

Д: Я не знаю… Ко мне она приходит иногда в моменты сильной капитуляции. Когда кажется – всё, отчаянье беспредельное, жить невозможно – такой сильный спазм. И не выдерживаешь – сдаешься, умираешь. Но вдруг совершенно невероятным образом оказывается, что ты еще жив и что терять уже нечего. Есть время, (которого никогда не хватало) – а теперь торопиться некуда – все осталось в прошлом. Есть чем заняться, можно попробовать сделать все, что угодно. И в этот момент начинаешь делать какие-то первые шаги. И вдруг начинает получаться. В этот момент вера и возникает. Это момент какой-то необыкновенной легкости и свободы.

А: Правильно. Да, ты существенно приблизила наше понимание того, как появляется эта вера. Могу вам рассказать еще одну историю. Это не притча, это реальная история, которую я услышал от одного валаамского монаха. К ним в монастырь приехал человек, вертолетчик, уже пенсионер, и вот что рассказал. В 60-ые годы Никита Хрущев организовал сильное гонение на православие. Он был гонителем религии в гораздо большей степени, чем Иосиф Виссарионович. Этот человек тогда работал в вертолетном полку Министерства внутренних дел. Дело было на Кавказе. Они проводили операцию по вылавливанию православных схимников и отшельников, которые жили там в глухих горах. И вот гнали двух монахов – одного старца и одного молодого.

Д: Вертолетом?

А: Вертолет направлял. А внизу – кагэбэшники, пограничные войска, собаки. (Вот зачем им это было нужно? Какое влияние эти монахи могли оказать на народ? Они жили в глухомани, никого не трогали…) Они гонят, а вертолет сверху наблюдает, координирует действия наземных спецслужб.

Д: Видимо мои критерии завышены… Я, когда вижу батюшку, ожидаю увидеть в нем это, и если не вижу…

А: Даша, наверное, не стоит так говорить ни про какого батюшку.

Д: Наверное, да. Ты прав. Но хочется это увидеть, а оно не встречается…

А: Все равно, он же какой-то духовный подвиг совершил. В чем-то он догматик, а в чем-то – ревнивый приверженец веры. Знаешь, на эту тему есть еще одна хорошая притча.

У: Подожди, доскажи ту.

А: Ничего, я потом соберу, ты не переживай, Уля. Один отшельник, достигший пределов святости, решил узнать у Господа, какой же степени святости он достиг. А ему Господь и отвечает: «Ты не достиг и половины святости александрийского сапожника». Ему стало интересно: что же это за сапожник такой, половины святости которого он не достиг? И он пошел в Александрию искать этого сапожника. Пришел на рыночную площадь. Смотрит: и правда, сидит сапожник. Он к нему подходит, спрашивает: «Ты сапожник? – Да. – Ты православный, крещеный? – Да, да. – А что ты делаешь? – Ну, отдаю десятину от всех доходов. – А еще что? – Ну, в церковь хожу. – А еще что? – Ну, молюсь». Отшельник думает: «Так странно, какую же Господь видит в нем святость?» Спрашивает: «Ну а еще что-нибудь можешь про себя сказать? Как ты вообще-то живешь?» Тот: «Да как живу? Так вот и живу. Ходят люди по площади, я им обувь делаю, смотрю и думаю: «Вот они спасутся, а я…«» Это к вопросу о том, как на людей смотреть надо.

Вернемся к нашей истории. Гонят этих двух монахов: один старый, другой молодой. И загнали их к пропасти, к ущелью шириной метров триста. А внизу – обрыв, очень глубокий, с полкилометра. Всё – деваться им некуда. И вот вертолетчики висят над этой пропастью и смотрят, что происходит. Старый перекрестился, шагнул в пропасть и пошел по воздуху. Прошел триста метров, на другой стороне встал и ждет молодого.

У: Не дождался?

А: Дождался, но… Тот тоже шагнул и пошел. Дошел до середины и рухнул. Упал не на самое дно, а на склон, и слава Богу, удачно. В общем, выбрался сам, и они ушли.

У: Я думаю, что вертолетчики, которые за ними наблюдали, должны были обратиться.

А: Да. Прилетели, написали заявления об уходе. Все. Кто-то даже в монахи ушел. Судьбы их коренным образом изменились после этого. Они висели в пятидесяти метрах и все видели собственными глазами.

У: Как прийти к вере? Через людей, от которых исходит этот свет, и можно прийти к вере.

А: Можно, конечно, да, но об этом Иисус сказал Фоме: «ты поверил, потому что увидел Меня; блаженны невидевшие и уверовавшие». (Иоан. 20.29). А если увидеть – кто угодно уверует. Так откуда же появляется вера? Она возникает – совершенно конкретно – из отказа от компромисса: Господи, или с тобой – или умереть. А прозябать не согласен. Лучше смерть, чем прозябание. Когда жизнь без чего-то искомого, важного, смыслообразующего становится настолько невыносимой, что человек согласен умереть. Понимаете ли вы, какую роль здесь играет готовность к смерти? Это готовность отдать самое дорогое, что есть у каждого живого существа, в обмен на взыскуемое, и несогласие жить без этого. Когда не приемлешь прозябание всей душой, – вот тогда появляется вера. И блаженство гонений, которые мы разбирали выше, тоже появляется только при этом условии, потому что без веры оно абсолютно невозможно. Как, впрочем, и все предыдущие блаженства. Одно связано с другим.

У: А что такое прозябание?

А: Прозябание? Когда ты видишь ничтожность своей жизни…

Д: …и соглашаешься…

А: …с этой ничтожностью, а согласившись с ней, постепенно, потихоньку начинаешь вытеснять свое понимание и ви́дение, (ведь совместить прозябание и понимание того, что прозябаешь – невыносимо, так можно с ума сойти), погружаешься в суетное мельтешение, лишь бы уйти от невыносимости самоощущения в этом внутреннем раздрае. Это один вариант развития событий. Но есть и другой: когда ты видишь, насколько твоя жизнь убога, и когда сила этого ви́дения достигает такого накала, что продолжать жить этой жизнью у тебя уже нет ни малейшего желания. Тогда никакие твои страхи, инерции в виде жажды покоя и комфорта – ничто тебя не заставит продолжать в этом оставаться. Ты готов отдать все, пожертвовать всем ради более высокого смысла жизни. Эта готовность и сила веры – одно и то же. Ты готов отдать все, чтобы быть чем-то бо́льшим, чтобы обладать каким-то бо́льшим бытием. Вот откуда берется вера. Она сродни тому блаженству алкания правды, которое мы уже рассматривали.

Таким образом, вера рождается из яростной силы ненависти, отторжения, неприятия своего недобытия. Когда никакая привязанность и слабость не мешают переполниться чувством сильнейшего негодования, ненависти к тому прозябанию, в котором находишься. Этот тезис не такой простой, каким может показаться на первый взгляд, потому что для того, чтобы это произошло, нужен ряд сопутствующих факторов. До этой точки кипения нужно дойти – до того, чтобы перекреститься и шагнуть в пропасть. Вот нечего было этому монаху терять! Совсем нечего. И только то, насколько сильно ему нечего было терять, придало его вере такую силу, что он пошел в пропасть. А молодой дошел до середины, ровно настолько, насколько веры хватило. А потом – сомнение, и как следствие, прелесть: «Ах! По воздуху иду!»