Верховное командование 1914-1916 годов в его важнейших решениях - читать онлайн книгу. Автор: Эрих Фалькенгайн cтр.№ 49

В то время как походные колонны союзных армий в течение ноября среди несказанных, усиленных дурной погодой маршевых затруднений, к которым скоро прибавились продовольственные трудности, поднимались на Косово поле, возникал жгучий вопрос о том, какие меры, независимо от чистой обороны, необходимо было принять против боевых сил Антанты, прибывавших из Галлиполи, Египта и Северной Франции и высаживавшихся в Салониках. Их высадка была в ходу с начала октября. Так как греческое правительство не дало на это своего согласия, то высадка являлась тяжким нарушением международного права, которое отнимало у Антанты даже и призрачное основание продолжать крик о проходе немцев через Бельгию как о неслыханном насилии. Несмотря на это, Греция не осмелилась встретить непрошенных гостей вооруженной силой. В этом случае ее поведение было продиктовано беззащитностью ее открытых берегов и городов от огня англо-французского флота и тем обстоятельством, что греческий народ был бы осужден на голод, если бы страна была лишена подвоза морем. Однако союзники Германии склонялись к тому, чтобы из этой обстановки создать повод считать и Грецию в числе своих врагов. Не без труда удалось вызвать иное направление мыслей в этом вопросе. Оно сводилось к тому, что, хотя по букве международного права Греция и обязана не допускать нарушения нейтралитет, и подобное допущение равносильно нарушению нейтралитета с ее стороны, но выше всех норм международного права стоит обязанность самосохранения, а она заставила Грецию поступить так, как она поступила. Ни Центральные державы, ни Болгария не располагали тогда возможностью оказать Греции какую-либо военную поддержку или помощь в ее продовольственных заботах. То обстоятельство, что удалось побудить греческое правительство занять более благоприятную позицию, было уже достаточным успехом, считаясь с положением страны, ее историей и тем влиянием, которое Антанта безгранично могла оказывать на греческий народ. Германия, конечно, не имела никаких побуждений без явной военной выгоды, но лишь считаясь с грядущими политическими пожеланиями союзников создавать себе еще одного нового врага, да еще такого, одна уже наличность которого могла оказать очень веское влияние на только что начатые операции против Сербии. В конце концов, ни Австро-Венгрия, ни Болгария не могли оспаривать повелительной силы этих доводов. Поэтому было решено и в будущем стараться избегать всего того, что могло бы побудить Грецию перейти в ряды врагов. После того как войска Антанты в горах южнее Струмицы получили от болгар вышеупомянутый афронт (Abfuhr), они приостановили в этом направлении свое наступление. С другой стороны, они двигались вверх по долине Вардара. В середине ноября их передовые части стояли на левом берегу Черны (Карасу) против частей, которые были выделены против них из 2-й болгарской армии. Движения врага выполнялись вяло. Бездеятельность войск заставляла вообще думать, что они далеко неохотно уступают политическому требованию идти в огонь из-за сербских дел. [171]

Однако при дальнейших подкреплениях и при дальнейшем продвижении вперед успех в Сербии мог оказаться под вопросом. Поэтому в первой трети ноября Центральными державами и Болгарией, до сих пор договаривавшимися только относительно общего похода на Сербию, было решено по окончании сербских операций выступить также сообща против Антанты.

Впрочем, с германской стороны признавалось целесообразным установить, что такое решение не должно будет иметь силы, если Антанта решит развить предприятия на Балканах до степени крупной Балканской операции. В этом случае надлежало сначала решить, имеет ли смысл союзникам выполнять наступление или было бы разумнее ограничиться обороной уже занятого.

Верховное командование при этом оставалось, главным образом, в рамках своего понимания сербской операции. Оно считало таковую чисто побочной операцией. Задачи похода достигались предстоящим полным покорением Сербии. Угроза флангу Австро-Венгрии устранялась, дорога на Ближний Восток делалась открытой. Ввиду последнего обстоятельства имелась налицо даже основательная надежда, что неприятель откажется от дальнейших попыток форсировать Дарданеллы. Во всяком случае, с подобными попытками ему теперь уже не приходилось связывать благоприятных ожиданий. С точки зрения общего интереса войны поэтому, вопрос теперь сводился лишь к тому, чтобы закрепить приобретенное. Если бы попутно с этим представлялась возможность нанести Антанте моральный или военный вред, то, конечно, это надлежало бы использовать. Но мысль искать на Балканах исхода войны сама по себе была нездорова. Нужные для этого силы нельзя было брать с главных театров. Для Антанты было легче послать в Македонию целую дивизию, чем для Германии – батальон. Даже если бы и было возможно найти для этого нужные силы, их действительное применение было бы до крайности затруднено природой страны, сложностью восстановления единственной железнодорожной линии и хронической слабой ее пропускной способности. Оставление хотя бы одного немецкого солдата в этих негостеприимных странах на большее время, чем этого безусловно требовала задача, – и именно задача сохранения достигнутого, – допустима была лишь тогда, когда в обмен на это можно было получить выгоду исключительного размера в пользу окончании войны.

При таких воззрениях начальник Генерального штаба попадал в известное противоречие с намерениями союзных высших штабов. Оба придавали большой вес тому, чтобы немецкие части, возможно сильные и возможно долго, оставались на Балканах. Рядом с чисто военными плюсами, которые получились бы для них отсюда, они связывали с этим достижение и некоторых политических целей. Для них было очевидно выгодно, пользуясь присутствием более сильных немецких частей, освободить часть своих войск для специальных целей. Особенно такой уклон заметен был у австро-венгерского главного командования. Еще можно было согласиться, что проведенный ими в январе 1916 года захват Черногории носил в себе военный смысл, в качестве обеспечения фланга, но уже следующее за этим продвижение вперед по средней Албании такового, без сомнения, не имело. А обе операции притягивали к себе силы, которые можно было бы с большей пользой применить в Галиции или на Изонцо.

Такое расхождение во мнениях по основным вопросам ведения войны таило в себе далеко не малую опасность. Она была усилена сухостью отношений, проявившейся с самого начала между Австро-Венгрией и Болгарией. Взаимоотношения не сделались лучшими, когда по сближении обоих войск существующие противоречия начали практически сталкиваться между собою. Болгарское командование тяжело воспринимало склонность, видимо глубоко укоренившуюся в Австро-Венгрии, смотреть на своего союзника на Балканах не как на такового, а скорее как на нижестоящую вспомогательную силу, и по временам так к нему и относиться. Австро-венгерское главное командование со своей стороны горько жаловалось на жадность к территориальным захватам и на притязательность Болгарии. Здесь не место пытаться решить, какая из двух сторон была права. Во всяком случае, неутешительные отношения между обоими союзниками не помогали ведению войны и делали необходимым частое посредничество третьего союзника. Пока еще оно каждый раз оказывалось успешным. Но окажется ли оно своевременным, когда внимание начальника Генерального штаба будет сильнее приковано к другим театрам войны, это оставалось под сомнением.