Записки морского офицера - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Броневский cтр.№ 105

Российский Геркулес, капитан 1-го ранга Лукин, убит в Афонском сражении, в то самое время, когда корабль его, прорезав неприятельскую линию, сражался под ветром оной на оба борта. Славная смерть сего достойного начальника была самой чувствительнейшей потерей для флота и отечества. Дмитрий Александрович Лукин всегда был отличный морской офицер; храбрый, деятельный и искусный воин; притом благородный, ласковый, строгий, справедливый и всеми подчиненными любимый и уважаемый. При удивительной телесной силе он был кроток и терпелив; даже будучи рассержен, он никогда не давал воли рукам своим. Опыты силы его производили изумление; трудно, однако ж, было заставить его что-либо сделать, только в веселый час и то в кругу коротко знакомых иногда показывал оные. Например: с легким напряжением сил ломал он подковы, мог держать пудовые ядра полчаса в распростертых руках; шканечную пушку в 87 пудов со станком одной рукой подымал на отвес; одним пальцем вдавливал гвоздь в корабельную стену. При такой необычайной силе был еще ловок и проворен; беда тому, с кем бы он вздумал вступить в рукопашный бой. Подвиги его в сем роде, с прибавлением рассказываемые, прославили его наиболее в Англии, там с великим старанием искали его знакомства, и в России, кто не знал капитана Лукина? Словом, имя его известно было во всех европейских флотах, и редкий кто не слыхал какого-нибудь любопытного о нем анекдота.

Потеря наша в Афонском сражении есть следующая: убитых на флоте было 77 человек, умер от ран лейтенант Куборский, раненых морских офицеров 5, пехотных 2, нижних чинов 182; из тенедоского гарнизона убито офицеров 3, нижних чинов 52; ранено офицеров 6, солдат 185; жителей убитых и раненых до 160. Вся потеря в убитых и раненых состояла в 674 человеках.

Анекдоты

1) 9 марта по занятии города Тенедоса нашими войсками и по заключении турок в крепость, адмирал, желая избегнуть напрасного кровопролития и продолжительной осады, приказал предложить пленным туркам отнесть письмо к коменданту; но все они отказались потому, что подвергли бы себя опасности быть убитыми за то, что отдались в плен, и притом объявили, что гарнизон поклялся защищаться до последней крайности. Когда желание адмирала даровать пощаду туркам, находившимся в крепости, сделалось известно пленным женщинам, то одна из них, именем Фатьма, объявила переводчику, что желает говорить с адмиралом, и когда была представлена, так начинает: «Великодушный христианин! милостивое твое покровительство, призрение к твоим невольницам, ими не ожидаемое, побудили меня предложить тебе мою услугу; я берусь и отнесу письмо твое к паше, хочу убедить непреклонных наших мужей, что мы во врагах нашли друзей, каких едва ли имеем между правоверными. Знаю, что приемлю на себя слишком трудную обязанность; знаю, что едва ли поверят моему свидетельству о поступках твоих, великий начальник христиан; но не колеблюсь сими предположениями моими, надеюсь, по крайней мере, ослабить несправедливое предубеждение против вас, и в знак благодарности, в возмездие милостей твоих к пленным, обрекаю себя за всех прочих на верную смерть!» При сем сына своего, дитя, от груди только отнятое, с нежностью поцеловав, Фатьма пала на колени и, положив ребенка к ногам адмирала продолжала: «Оставляю тебе дитя мое залогом драгоценнейших для матери; если Богу угодно лишить меня жизни в сей день, будь ему отцом, наставником и покровителем, научи его твоей вере, да возможет он подражать тебе и быть достойным твоих попечений». Фатьма встала и твердым голосом просила препроводить ее скорее в крепость. Адмирал, зная, что турки всех попавшихся в плен женщин почитают обесчещенными и, как недостойных жизни, обыкновенно убивают, удивлен был решительностью сей женщины. Будучи сам отцом, поколебался в душе, желал отказаться от сей жестокой жертвы, но героиня уже удалилась с редкой твердостью, сошла она на шлюпку и ни разу не обратилась к сыну, который голосом призывал ее и простирал к ней руки.

Адмирал приказал прекратить пальбу, дать знать трубой, что желают говорить. Турки, однако ж, не отвечали на сей вызов, и когда Фатьма показалась на площади пред крепостью, с ближнего бастиона сделали по ней несколько выстрелов. Героиня, подняв письмо вверх, смело приблизилась к воротам и уведомила, что несет важные вести. Комендант принял от нее письмо и, выслушав, какое уважение Сенявин оказал к их обычаям, тронутый снисхождением, которого по предубеждению не предполагают турки в христианине, собрав совет, по общему желанию определили послать чиновника с согласием сдаться на предложенных условиях. Благородный комендант сам проводил Фатьму до ворот и, когда подчиненные его требовали предать ее смерти, он, обратившись, сказал им: «Не допущу до сего; она не обесчещена; неприятели оказали ей уважение. Что христиане подумают о нас, когда убьем слабую жену? Фатьма не принадлежит нам, она пленница и должна возвратиться».

Когда Фатьма взошла на корабль, сам адмирал подал ей сына, она бросилась на колени, крепко прижала его к груди своей, залилась слезами и не могла проговорить ни одного слова. Расставаясь с ним, когда шла к смерти, она не плакала, но теперь, свершив свой подвиг, чувства матерней горячности заменили в душе ее все другие; стоя на коленях, она рыдала, занималась одним сыном, коему расточая ласки, забылась до того, что сбросила с себя покрывало и, казалось, никого вокруг себя не замечала.

Турецкий чиновник, свидетель сего явления, уверившись в справедливости показания Фатьмы тем, что адмирал сам подал ей сына, с знаками глубокого уважения приблизившись к главнокомандующему, сказал: «Благодарю пророка, что лично узнаю твое снисхождение; ты писал, что желаешь отпустить нас с имуществом домой, мы признаем себя побежденными и великодушием, и силой твоей, не можем требовать от тебя более, что ты предложил нам: утверди условия, одним твоим словом и крепость твоя». Все дело скоро было кончено, вместо договора, вместо пергамента с печатью ударили по рукам, и статьи, утвержденные честным словом, были исполнены. Должно представить себе удивление турок, когда адмирал приказал переводчику сказать ему, что для перевозу женщин, как в крепости, так и в плен взятых, присланы будут закрытые шлюпки, с тем чтобы турки назначили своих людей для перевозу их на Анатольский берег. Чиновник признался, что он, зная права победителя и зная, что нелегко отказаться от стольких прекрасных женщин, не смел ходатайствовать о их освобождении; «но теперь, когда ты сам нам их возвращаешь, то поверь, что мы умеем ценить твое снисхождение, постараемся на опыте доказать тебе нашу благодарность». Фатьма, будучи жена простого ремесленника, за столь необыкновенный подвиг для женщины была щедро одарена адмиралом.

2) В продолжение осады житель Тенедоса Жан Миканиото во время приступа турок к шанцам взял знамя, а после сжег кофейный дом, стоящий под самым левым фасом крепости, откуда неприятель много вредил нашим артиллерийстам. Миканиото, одевшись по-турецки, в полночь прокрался к дому и, зажегши его горючим составом, счастливо соскочил в ров и благополучно возвратился в крепость. Другой молодой грек из Смирны, Мишель Крутица, спасшийся с взятого корсара в одной рубашке, нимало от сего не унывал, мужественно сражался в самых опасных местах и для доставления нужных уведомлений адмиралу, под картечными выстрелами, два раза ездил на корабль его; но отважность его при потоплении остатков горевшего брига «Гектора» [85] приобрела ему имя храброго. Сим смелым подвигом избавлен был от сожжения бриг «Богоявленск» и все другие суда, стоявшие в гавани.