Письма с фронта. 1914-1917 год - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Снесарев cтр.№ 38

Сейчас бросил писать и выбегал посмотреть жеребенка; божественный, совсем ручной, темный, с сероватым оттенком. Передирий (конюх) показал все свои с ним фокусы: заставил дать «ножку», подковал, потом уложил спать и заставил поваляться… картина удивительная. А когда он сел на Галю и пустил ее хорошей рысью, нужно было видеть, каким интересным галопом помчался вслед сынок. Нас так много собралось смотреть, что я, из боязни, что сглазят, сократил смотрины.

Что теперь делается у вас? Как экзамены? Как твои думы с переездом? Последнее твое письмо было от 13-го, а теперь 28, т. е. нет более двух недель… разница не Бог весть какая, но я уже привык получать на 10–11-й день, а то и раньше, и затянутые 4–5 дней начинают щипать за сердце. Прерываю письмо, надо садиться за бумаги, их целый ворох. Вспомни, что ты чувствовала вчера, 27 апреля, день понедельник; я был в порядочной переделке. А теперь давай твои мордочку и славные глазки, я нацелуюсь вволю, прижму мою женушку к груди и наговорю ей много хорошего и ласкового, а затем малых наших (может быть, уже гимназиста), я вас обниму, расцелую и благословлю.

Ваш отец и муж Андрей.

Целуй папу и маму. А.

3 мая 1915 г.

Дорогая моя женушка!

В лесу в железнодорожной будке ловлю свободную минуточку, чтобы черкнуть два-три слова моей неоцененной, красивой, роскошной, добросердечной, домоседалечной и т. д. и т. д. женушке. Вчера наш почтарь нашел нас, и я получил много твоих писем. Последнее от 20-го; из них я вижу, что Генюша по Закону Б[ожьему] выдержал, а по другим держал. Каковы результаты, не знаете, но, по-видимому, не плохо; сужу по вашему бодрому тону. Забываю сказать: теперь у нас такая канитель, что писать не только некогда, а главное – нельзя: спать приходится под небесным покрывалом, на привале или ночлеге; это ты, моя славная, имей в виду и не тревожься, если не будешь получать письма столь регулярно, как прежде. Погода у нас роскошь, а с нею все рисуется как-то иначе… в такую погоду и воевать лучше. Все отрывают от писанья, то вопрос один, то другой. Наша артиллерия трещит вовсю, и выстрелы в лесу звучат удесятеренным образом.

Не знаю, как-то ты решила вопрос с Каменцом; пиши о своем решении заранее, так как телеграммы я не получу вовремя; твою телеграмму о моем генеральстве я получил только сегодня, т. е. месяца через полтора. Я и сам начинаю склоняться к тому, чтобы вам ехать в Каменец; все вы там отдохнете, особенно дети, а между ними особенно Генюша. Вопрос о Румынии довольно отдаленный, да и выехать вам из Каменца будет не так трудно; будьте только легкими, как птицы. Только напиши заранее, чтобы я знал и начал вовремя тебе писать. Все отрывают к телефону и нарушают мой ход мыслей. Да, не забудь обдумать вопросы о твоем жалованье и квартирных; можешь ли ты поручить получку папе, а если нет, то как переведешь эту операцию на Каменец. Осип пока остается у меня, теперь мне отпускать его опасно: может сбиться с пути и ни попадет на дивизию, ни найдет меня обратно. Плохое, женушка, выходит мое письмо: трудно одновременно и вести бой, и писать своей славной детке. Надеюсь, что скоро мы обретем прежние удобства, и тогда я напишу женушке обстоятельное и шикарное (по теплоте) письмо. Чем болен Федоров и почему он живет в Петрограде? Давай свою мордашку, самое себя и малых, я вас всех крепко расцелую, обниму и благословлю.

Ваш отец и муж Андрей.

Целуй папу и маму.

[Открытка без даты отправления, на штампе Петрограда стоит 10 мая 1915 г. ]

Дорогая Женюша!

Посылаю тебе пятьсот (500) руб. Что-то я получил лишнее, я сам не знаю. Здесь, будучи занят иными делами, денежных совсем не замечаешь, помнишь лишь, когда подносят для подписи массы ведомостей. Погода у нас прекрасная, и чувствуется поэтому хорошо. Вероятно, Генюша уже экзамен выдержал, и вы все этим очень горды.

Целую, обнимаю и благословляю вас.

Ваш отец и муж Андрей.

6 мая 1915 г.

Дорогая моя Женюрка!

Сейчас небольшое затишье, и я хочу поговорить с тобою. Осип также пишет, и, вероятно, о более насущном, чем я; он мне уже говорил, что будет писать о моих разорванных штанах и о необходимости выслать мне такие же новые. У нас полная весна и очень тепло; одна благодать, особенно при той лесной обстановке, в которой я обретаюсь. Соловьев – масса, и они, канальи, любят петь тогда, когда начинается ночная канонада ружейная и артиллерийская, и тогда получается нечто неописуемое: среди треска и грохота всяческих выстрелов, множимых эхом леса, слышно заливанье десятка соловьев, которые надрываются изо всех сил и стараются перекричать сладкими звуками звуки роковые.

Мне, милая, пришла в голову такая мысль: я был нач[альником] штаба дивизии, теперь командир полка; это две разные точки зрения для операций на войне. Но мне хотелось бы посмотреть на нее с пункта более высокого. Не можешь ли ты найти в Петрограде М-me Алексееву (она, вероятно, там) и чрез нее похлопотать за меня пред ее супругом Михаилом Васильевичем. Дело в том, что рано или поздно мне должны дать генерала, а значит, разлучить с полком и дать какую-либо другую должность; было бы прекрасно, если бы новая ступень привела меня в такой пункт, из которого я мог бы осветить и объяснить многие вопросы, с теперешних углов зрения мне темные и неясные. Война полна загадок, и нам, которые живут и мыслят в ее сферах, хочется возможно глубже проникнуть в ее тайники, как духовные, так и материальные. И странно, каждая война идет со своими законами и правилами, ломает то, что было как будто бы и прочно установлено ее предшественницей, создает новое полотно истин. Я часто по целым часам ломаю голову над целой суммой вопросов и свое бессилие их решить объясняю недостаточно удобной перспективой моего положения… слишком у меня в моей работе мало стратегии и все заполнено сплошной тактикой.

Попалось, женушка, скверное перо, и вместе с тем тяжелым материалом, который я излагаю, оно дает груз очень тяжкий. Я думаю, – возвращаясь к моей теме, – тебе устроить чрез М-me Алексееву будет возможно, при одном условии, что это письмо застанет тебя в Петрограде.

Страшно меня интригует, как прошли экзамены Генюши, выдержал или нет, а в случае утвердительном – как выдержал, сколько сделал ошибок в диктовке, какую решал задачу и т. п. Напиши мне об этом подробно, и я, читая твои строки, отвлекусь от этой боевой суеты. Последнее твое письмо было от 20 апреля, т. е. я должен получить не сегодня, то завтра 3–4 твоих письма; раз экзамены кончились и с тебя сброшена эта нервозная обуза, ты вновь мне напишешь о наших малых с тою подробностью, которой я так избалован. Жеребенка давно не видел; он очень хорош, но что-то все не задается с его животом: постоянное расстройство. Конюхи дают разные объяснения, налегая особенно на то, что у Гали или слишком много молока, или таковое по одной секретной причине плохое. Конюхи решили устранить эту причину, на что я поневоле смотрю сквозь пальцы. Мы, как я тебе писал, надумывали назвать сына Гали Соколиком, по его месторождению, но вами предлагаемый вариант мне более нравится, и я ожидаю сейчас Осипа, чтобы окончательно решить и установить имя.