Неунывающие вдовушки - читать онлайн книгу. Автор: Ингрид Нолль cтр.№ 23

Все, сдаюсь, не могу больше! Помереть бы уже тихо, и конец мучениям!

Кажется, у меня уже начинается бред.

Я – в полярной экспедиции. Ноги обожжены, идти не могу, вязну в снегу, отстаю от своих, а они уходят все дальше, к Северному полюсу, не оглядываясь. Исчезли. Нет их больше. У меня нет сил, я засыпаю в снегу. Сплю. И во сне тихо перехожу в другой мир, где больше нет ни боли, ни страданий.

Но разве уснешь, когда так больно! Боль не давала уснуть. Все тело затекло, ломит, ноет. Да еще болит рана от зубов хорька.

Чтобы хоть как-то отвлечься, я вообразила, что снова веду экскурсию во Флоренции. И вот я уже сижу на привычном месте экскурсовода в экскурсионном автобусе, в руке – микрофон. Слышу собственный голос. Автобус едет давно знакомым мне маршрутом с обычными остановками. Вот мы входим в Галерею Академии, я представляю туристам «Давида» Микеланджело. Высота скульптуры – четыре метра тридцать четыре сантиметра, рассказываю я. В палаццо Питти мои туристы любуются ликом Мадонны с Младенцем и со святым Иоанном, кисти Рафаэля.

А теперь я в доме Гете. Прохожу одну комнату за другой. Через сад попадаю на кухню. И вот уже блестят передо мной начищенные фигурные, причудливые медные формы для выпечки: не в них ли пекли знаменитый франкфуртский венок! Ой, как захотелось есть! Дальше, прочь из кухни.

Устрашающих размеров насос для воды и каменный слив. Сегодня любая домохозяйка испугалась бы, увидев их, но в те времена это была новейшая бытовая техника. А правду рассказывают, будто маменька Гете, почтеннейшая фрау Айя, каждый день на кухне лично присматривала за поварихой и ее помощницей? Правда ли, что франкфуртский зеленый соус, якобы любимое блюдо самого Иоганна Вольфганга, едали уже в восемнадцатом веке? Или кулинары земли Гессен изобрели этот соус гораздо позже и превратили его в местный гастрономический аттракцион? Я бы сейчас полжизни отдала за тарелочку жареной картошки с зеленым соусом!

Я стала вспоминать дальше. Пришли на ум корейцы. Они захватали бюст Гете, что вообще-то запрещено, это ведь музей! Удивляются, тычут пальцами и лопочут на своем занятном языке, разглядывая китайский фарфор и плавильную печь. Потом у меня перед глазами все завертелось, закружилось, как в хороводе: этажи, лестницы, картины, секретеры, узоры на обоях, круглые оконные стекла, рукописи, часы…

Шкатулочка для рукоделия. Очаровательно. Нужно было ее стащить, конечно. Зря не стащила. Унесла же я однажды из одного музея изящную конфетницу. Давно это было. Но вот она, в моей коллекции, вижу ее как сейчас перед собой. И у Гете в доме, разумеется, полно красивых вещичек, которые так украсили бы мою коллекцию.

Собственно, музей расположился во флигеле. Тут снова толкутся мои веселые корейцы, на сей раз они хихикают перед полотном Вильгельма Тишбайна. Двое мужчин на фоне скалистого пейзажа. Два нагих всадника на скакунах, спиной к зрителю, удаляются в горы, унося свои охотничьи трофеи – орла и льва. «Сила мужчины» зовется эта картина. Вот черт! Меня вот тоже, как этих двух гордых существ, скрутили, как охотничью добычу, и болтаюсь я теперь, прикрученная к седлу. И куда только меня тащат эти двое? И зачем я им?

Как же мерзко! Как гадко! До отчаяния противно! Как я глупо влипла в историю! Это я, такая хитрая – до подлости и вероломства, изворотливая, шустрая, гордая своей психологической тактикой! Да что там! Что все это против грубого, тупого насилия! Против лома нет у меня приема, и все тут!

Убьют они меня! И сына я больше не увижу! Хвала провидению, я отвезла его к отцу. Умру, женится Йонас на Герлинде, и Бэла скоро меня забудет. Грустно это, грустно, но для него так лучше. Я заплакала. Залилась слезами. Как там говорят: слезами можно растрогать даже камень? Или капля камень точит? Может быть, слезами можно растворить клейкую ленту? Или скотч от слез хоть немного размокнет и отстанет ото рта, чтобы я могла исторгнуть из себя хоть подобие крика. Куда там! Безнадежно.

Что будет после смерти? Другая жизнь? Встреча с покойными родственниками, с родителями, с братом? Ой, нет, лучше не надо. Ничего хорошего они мне не скажут. И у покойного супруга Коры Хеннинга ко мне свой счет. Господь занес надо мной свою карающую длань. На этот раз всерьез. Молись, Майя! Молись! Больше тебе ничего не остается. Господи, спаси! Обязуюсь остаток дней своих быть сиделкой в доме престарелых.

Господь сжалился надо мной спустя шесть часов, когда я уже утратила всякую веру. Ключ повернулся в замке, кто-то вошел в квартиру. Это пришли покончить со мной. Ну все, конец. Я с трудом приподняла опухшие веки. Вот, сейчас они появятся из темного коридора. Вспыхнул свет, я зажмурилась. И с изумлением узнала Феликса и Энди!

Они, прижимая меня к себе, осторожно отклеивали у меня с лица и волос клейкую ленту. Больно было ужасно, лучше бы они отдирали скотч рывками. Я рыдала, не в силах ответить ни на один их вопрос. Молодые люди освобождали мои ноги и руки, продолжая обнимать, укачивать, гладить меня по голове, влили мне в рот минеральной воды, все время повторяя: «Все хорошо, все кончилось».

Наконец я смогла самостоятельно двигаться. Я нашла кое-что из белья Катрин, из того, что она не успела забрать, и отправилась в ванную.

После душа я глоток за глотком опустошила бутылку минералки. Парни между тем перевязывали мои обожженные ноги. Я же то и дело протягивала к ним руку, укушенную хорьком.

– Извращенцы! Они тебя еще и укусили! – Феликса передернуло. – Куда тебя везти? К врачу? Или сначала хочешь отдохнуть?

– Домой! – выкрикнула я. – В кровать!

Энди и Феликс многозначительно переглянулись.

– Тебя не удивляет, что мы здесь? – Энди погладил меня по голове. Тот самый Энди, что недавно готов был меня убить.

Оказалось вот что. Катрин позвонила во Франкфурт на нашу конспиративную квартиру, уверенная, что застанет меня дома. Но трубку взял Эрик, и молча стал слушать. Она же, не разобравшись, сказала: «Это я, Катрин!» – и не могла понять, чего я молчу. И тут она услышала голос мужа, который тихо сказал кому-то в сторону:

– Вот и она, наконец-то.

Очевидно, толстый включил громкоговоритель на телефоне.

Катрин, естественно, бросила трубку, перезвонила в Дармштадт и завопила в ухо Феликсу, что, пока она в отъезде, Эрик проник в нашу квартиру и сцапал меня. Что он чудовищно опасен, что с ним, конечно же, один из его самых свирепых помощников! Майя в беде! Надо срочно ее спасать, иначе ей не жить!

Феликс, наивный, собирался поднять на ноги полицию, но Катрин стала заклинать всеми святыми не впутывать сюда полицию, будет только хуже. О да. Катрин есть что скрывать от полиции! Зачем ей полиция! Она объяснила Феликсу, что Эрик и его сообщник бог знает что могут сделать с заложницей, если почуют легавых.

Она дала команду дармштадтскому десанту спасателей: срочно собрать подкрепление в лице Энди и Макса и выехать во Франкфурт. Катрин удивилась, что ей не пришлось диктовать адрес квартиры, где я, очевидно, захвачена Эриком. Если меня там не окажется, пусть группа быстрого реагирования наведается на Нойхаусштрассе, в разбойничье логово Эрика. В заключение пацифисту Феликсу был дан совет захватить с собой бейсбольную биту.