Наука любви и измены - читать онлайн книгу. Автор: Робин Данбар cтр.№ 6

Решение этой проблемы, предполагает Дикон, состояло в том, чтобы публично заявить о своем праве собственности, для чего были придуманы брачные церемонии и разного рода сигналы. Для обозначения семейного положения мы используем целый ряд символов – например носим обручальные кольца. Во многих культурах женщины прибегают к множеству дополнительных мер: после замужества пишут перед своей фамилией «миссис» вместо «мисс», берут фамилию супруга, меняют прическу или манеру одеваться. В традиционных обществах Полинезии мужчина и женщина, решив пожениться, надевают друг другу на шею лейс (ожерелье из цветов), причем женщина начинает носить цветок не за правым ухом (что означает «еще доступна»), а за левым («помолвлена»). Дикон утверждает, что все эти знаки, будучи символами, создавали запрос на появление языка, и, таким образом, подобные символические союзы стали ключевым фактором отбора и эволюции языка (отсюда название книги). Коль скоро моногамия возникла давно (Дикон полагает, что это произошло очень давно), то столь же давно возник и язык; давно – это, по Дикону, около двух миллионов лет назад, с появлением Homo erectus (человека прямоходящего), первого представителя нашего рода.

Дикон справедливо считает человеческую моногамию главной аномалией, нуждающейся в объяснении. Но самый важный вопрос (и центральный для нашего исследования) – откуда вообще взялись брачные отношения, а не как нам удается их поддерживать, несмотря на все риски и угрозы. Самое распространенное объяснение – что для воспитания человеческого потомства необходимы двое (причем подразумевается, что эти двое – мама и папа). Лично мне не кажется очевидным, что для выращивания потомства обязательно требуется наличие именно мамы и папы, хотя частота возникновения устойчивых моногамных пар, например у птиц, наводит на мысль, что, возможно, перед нами – один из базовых инстинктов. По крайней мере для людей столь же логично можно было бы объяснить воспитательный союз мамы и бабушки. Иначе почему женщины теряют способность к зачатию в таком возрасте, когда они как раз набираются максимального материнского опыта и мудрости – примерно в сорок пять лет? Менопауза – явление почти исключительно человеческое. Утверждают, правда, будто менопауза также свойственна шимпанзе и слонам – тоже млекопитающим-долгожителям, – но правильнее все-таки было бы назвать это явление снижением репродуктивной функции по причине старения.

Люди явно состоят в другой «лиге»: никакой другой вид не отказывается от воспроизводства так рано (с учетом средней продолжительности жизни). Самое распространенное объяснение этой загадки опирается на следующий факт: время выхода женщины из детородного возраста приходится как раз на ту пору, когда в него входят ее дочери. Мать перестает рожать сама, чтобы помогать дочерям, – так гласит «гипотеза бабушек». В то же время становится понятно, почему так важны отношения между матерью и дочерью и почему их нужно сохранять в зрелые годы – и почему бабушки, как правило, души не чают во внуках.

Но остаются еще две загадки. Во-первых, почему между мужчиной и женщиной все же устанавливаются брачные отношения, коль скоро это не является обязательным условием? Во-вторых, действительно ли для создания системы, при которой устойчивые пары существуют внутри большого сообщества и где имеется множество особей обоих полов, необходимы язык и способность распознавать символы? Являются ли брачные отношения неким когнитивным феноменом, который поддается логическому осмыслению и требует языка как регулятора, или же это феномен эмоциональной сферы, недоступной активному сознанию?

На второй из этих вопросов ответить гораздо проще, потому что брачные/социальные структуры, которыми занимался Дикон, оказались вовсе не такими редкими, как он полагал. Например, самцы гамадрилов держат гаремы, куда может входить до четырех самок. Верности он добивается силой: самок, которые чересчур приближаются к другим самцам, хозяин гарема так больно кусает за загривок, что те потом еще много часов не решаются отойти от своего супруга. С другой стороны, прочность уз между самкой и ее самцом обусловлена не только упреждающими наказаниями со стороны хозяина гарема: многое зависит еще и от желания других самцов испытать крепость этих уз. Обычно самцы «уважают» брачные отношения других самцов и всячески избегают заигрывать с чужими самками. Если посадить самца в клетку к самцу и самке и он увидит, как они общаются, то он уйдет в дальний конец клетки, где начнет проявлять повышенный интерес ко всему, что происходит за пределами клетки, или возиться с травой под ногами; словом, он будет смотреть куда угодно, но только не на подругу второго самца, потому что такие взгляды означали бы угрозу и мгновенно привели бы к драке. Такое явление (его называют триадной дифференциацией), по-видимому, предусмотрено природой именно для защиты брачных уз.

Однако поведение самцов-соперников зависит еще и от того, как они оценивают степень привязанности самки к партнеру, о чем они могут судить по знакам внимания, которые она ему оказывает. Если она не проявляет к нему особого интереса или даже игнорирует, то самец-соперник, подсаженный в клетку, иногда делает попытку увести самку – и даже при необходимости готов драться со вторым самцом. Если самка равнодушна к партнеру, возможно, она заинтересуется другим самцом – и порой этого достаточно, чтобы равновесие сместилось в пользу новичка, даже если тот стоит в иерархии ниже, чем соперник. И напротив, если самец видит, что самка постоянно поглядывает на своего партнера и повсюду за ним следует, то не станет и утруждаться. Если она крепко привязана к своему «супругу», то ее никак не отбить у него, даже если новичок физически сильнее партнера. Вот именно в таких случаях самцы, подсаженные в клетку, начинают проявлять интерес к тому, что происходит по другую сторону решетки, или внимательно рассматривать пальцы у себя на ногах.

У видов с еще более выраженной моногамией, вроде южноамериканской обезьяны-прыгуна, оба партнера активно оберегают прочность брачных уз, даже близко не подпуская особей своего пола. Подобное же поведение наблюдается у антилоп вроде клиппшпрингера (антилопы-прыгуна). Эта маленькая африканская антилопа (не намного крупнее ягненка) – пожалуй, одно из самых моногамных млекопитающих на свете. Каждая брачная пара живет на крошечной территории, едва ли вдвое большей по площади, чем футбольное поле, на выступах горных пород среди травянистой саванны Восточной и Южной Африки. Эти прыгуны тоже чрезвычайно ревниво относятся к партнерам и отгоняют любых чужаков собственного пола, которые случайно забредают на их территорию.

Но есть один биологический вид с социальной структурой, почти идентичной человеческой: это карликовая щурка – крошечная африканская птичка, строящая норы в песчаных обрывах вдоль рек. Поскольку для такого гнездования подходят далеко не все места, то щурки вынуждены ютиться в тесноте, осваивая немногочисленные участки, где можно вырыть нору без особого труда. А значит, на одном относительно небольшом участке песчаного берега одновременно обитают сотни, а то и тысячи птиц. Хотя у каждой птичьей пары имеется своя отдельная нора, этих нор так много в самом ближайшем соседстве, что самке, отправляющейся на поиски пищи, всякий раз приходится проходить буквально сквозь строй холостых самцов, слоняющихся на окраине птичьей колонии. Чтобы уменьшить риск насилия со стороны чужаков, щурки образуют чрезвычайно крепкие брачные узы, так что самец сопровождает самку повсюду, куда бы та ни шла. По сути, он выступает ее телохранителем. При этом щурки обходятся без языка и без символов.