Наука любви и измены - читать онлайн книгу. Автор: Робин Данбар cтр.№ 7

Коль скоро целью подобного поведения перечисленных животных является защита супружеских отношений (по крайней мере, в течение ограниченного времени), то встает вопрос: с какой стати людям понадобилось ради того же самого изобретать такие сложные вещи, как общественный договор или язык? В самом деле, мы же видим, что обезьяны и птицы умеют решать ту же проблему сугубо поведенческими средствами. А значит, система символических сигналов и язык сами по себе не являются главными средствами защиты брачных отношений в социуме. Иными словами, парные союзы возникли гораздо раньше языка, который потом был подключен к уже существующим механизмам защиты моногамного союза.

Я недаром заговорил о языке. Давайте вернемся к нашей отправной точке и к поэтам, чьими прочувствованными строками мы так восхищаемся. Большинство людей, похоже, испытывает большие трудности при попытке высказать свои чувства. Нужные слова ускользают как раз в тот момент, когда мы по-настоящему в них нуждаемся. Как часто мы говорим: «Ну ты же понимаешь, что я хочу сказать?» – в полном отчаянии от собственной неспособности передать словами то, что думаем и чувствуем. Впрочем, некоторым людям дано очень точно формулировать то, что большинство высказать не в силах: в их словах мы тотчас узнаем собственные неизъяснимые чувства.

Из этого следует два вывода. Во-первых, эмоции не слишком связаны с мышлением и с теми участками мозга, которые отвечают за язык. Ими ведает правое полушарие мозга, ответственное за наши иррациональные, животные реакции. Языковые же способности, согласно мнению большинства ученых, базируются по большей части в левом полушарии мозга, и связи между обоими центрами далеко не столь развиты, как нам бы хотелось. Похоже, влюбленность порождается глубоко встроенными в нас эмоциональными механизмами, которые никак не могли возникнуть под воздействием прочитанных романчиков. Скорее речь идет о неких очень древних структурах, возможно, унаследованных от далеких предков и сложившихся задолго до появления языка. Второй же вывод состоит в том, что теперь понятно, почему мы должны с особым почтением относиться к поэтам. Эти редкие личности (я думаю, сложно поспорить с тем, что способность писать хорошие стихи действительно уникальна), – по-видимому, наделены умением оценивать собственные правополушарные эмоции левополушарным мыслительным аппаратом – и выражать бурю чувств при помощью слов.

Это в самом деле удивительное, исключительное умение, и человечество недаром чтит поэтов. Однако оно лишь подтверждает тот факт, что большинство людей, как правило, не умеет объяснить того, что творится у нас в душе. Мы ощущаем свои эмоции, но далеко не всегда их осознаём. Проблема состоит в том, что нам очень трудно пробиться сквозь поверхностный слой и понять, что происходит на самом деле. Эта проблема обрекала на неудачу все попытки проанализировать романтические отношения – да и все остальные виды отношений тоже – при помощи научных методов. Посмотрим, получится ли это у нас.

* * *

В этой книге мы попытаемся разобраться, что же именно делает романтические отношения такими, какие они есть. В следующих главах мы рассмотрим как нейробиологическую, так и психологическую сторону этих отношений, постараемся понять, чем романтическая привязанность отличается от других привязанностей, и попробуем прояснить некоторые их эволюционные истоки. Итак, начнем с нейробиологической причины той бури чувств, которая поднимается в душе человека, когда он влюбляется.

Поцелуй – и до могилы

Мы простимся, друг мой милый.

Ропот сердца отовсюду

Посылать тебе я буду.

Роберт Бернс. Прощальный поцелуй [7]

Поэты говорят о любви как о боли или муке – это возбуждение, окрашенное горечью, томление по несбыточному. Что же порождает столь неординарное чувство? И почему оно так часто застает нас врасплох? Один из возможных ответов, который так взбудоражил неврологов несколько лет назад, основывался на роли нейрогормона окситоцина. Изначальная биологическая функция этого гормона заключалась в регулировании водного баланса, но позднее, в ходе эволюции млекопитающих, он оказался вовлечен в процессы, связанные с размножением, включая рождение и лактацию. Несложно понять, почему химический реагент, связанный с управлением водным балансом внутри организма, оказался втянут в процесс лактации. Грудное вскармливание напрямую связано с водным балансом: воду, входящую в состав молока, необходимо возмещать, чтобы у кормящей матери не наступало обезвоживание. Ну а отсюда, пожалуй, уже совсем маленький шаг до ключевой предпосылки лактации – а именно для родового процесса. Это, кстати, очередной пример того, как эволюция берет элемент, развившийся для выполнения одной функции, и приспосабливает его для совсем другой, порой имеющей к первой весьма отдаленное отношение.

Сенсационные свойства окситоцина обнаружились в начале 1990-х годов в ходе наблюдений над небольшой популяцией североамериканских полевок – мелких мышевидных грызунов, строящих норы и обитающих в густом подлеске. Главное открытие состояло в том, что самки двух подвидов полевок, система парных отношений внутри которых существенно разнилась, также обнаруживали заметные отличия в количестве рецепторных клеток в мозгу, отвечавших за окситоцин. Хотя мозг у обоих видов вырабатывал одинаковое количество окситоцина, один из видов, похоже, был гораздо более восприимчив к этому гормону, чем другой. И как раз этот вид – желтобрюхая полевка – оказался моногамным (что у таких мелких млекопитающих встречается крайне редко): после спаривания самец остается вместе с самкой до тех пор, пока детеныши не перестают сосать мать, а это происходит через сорок пять дней. А вот горные полевки, самки которых менее восприимчивы к окситоцину, спариваются беспорядочно, и самец после спаривания с самкой не остается. Из чего был сделан, пожалуй, чересчур банальный вывод: стало быть, именно окситоцин отвечает за брачное поведение. И вот уже бульварная пресса окрестила его «гормоном моногамии» или даже «гормоном объятий», потому что он заставляет обычно агрессивных полевок тесно прижиматься друг к другу в норке. Иными словами, окситоцин, по-видимому, делает самку желтобрюхой полевки терпимее к постоянному близкому присутствию самца, с которым она спарилась, – в такой степени, что ему позволяется жить у нее в норе. Вот это да! Оказывается, вся загадка объясняется одним-единственным нехитрым химическим процессом! Во всяком случае, многим так казалось.

Гормоны любви?

Изначально массовый интерес к окситоцину вызвало открытие, что этот гормон в больших количествах выбрасывается в организм при спаривании – в особенности во время оргазма у женщин. Зная о роли окситоцина в регуляции родов и грудного вскармливания, пожалуй, можно уже не слишком удивляться тому, что он же причастен к женскому оргазму. Его выброс во время оргазма совпадает с активной механической стимуляцией как верхней части туловища (особенно груди), так и половых путей, так что, возможно, перед нами тот же самый процесс, который приводит к выработке окситоцина во время родов и вскармливания грудью. Как бы то ни было, тот факт, что окситоцин выбрасывается вследствие оргазма, вероятно, объясняет, почему при этом возникают многие из тех ощущений и эмоций, которые сопровождают процесс родов и кормления. Такая явная связь с сексом конечно же породила вопросы: а каким образом задействован этот гормон в других процессах, сопутствующих романтическому поведению и брачным отношениям? Если окситоцин отвечает за парные связи, тогда, быть может, его задача – просто укрепить ту связь, которая уже существует в настоящий момент: в первом случае – с ребенком, во втором – с половым партнером? В таком случае это – дешевый химический трюк, позволяющий преодолеть природную систему самозащиты. Сколь бы вы ни были благоразумны, гормон просто лупит вам по мозгам и отключает способность рассуждать.