Кукловоды Третьего рейха - читать онлайн книгу. Автор: Валерий Шамбаров cтр.№ 53

Ограбленные области стали вымирать от голода. Среди зимы продовольствие взять было негде. Эпицентры бедствия оцеплялись чекистами и красноармейцами, никого не выпускали. Рынки закрылись, снабжение осталось только по карточкам, и оно ухудшилось до крайности. Очевидец в Екатеринодаре писал: «Смертность такая в каждом городе, что хоронят не только без гробов (досок нет), а просто вырыта огромная яма, куда свозят опухших от голодной смерти и зарывают; это в городе, а в станицах сплошной ужас: там трупы лежат в хатах, пока смердящий воздух не привлечет, наконец, чьего-либо внимания» [140, 143].

Люди поели собак, кошек, ловили ворон, сусликов, крыс. На Дону отрывали падаль из скотомогильников. На Тамани мололи на «хлеб» рыбьи кости. Современница рассказывала, как под Харьковом дети бродили по заснеженным полям и выкапывали корешки от срезанной капусты. Доходили и до каннибализма. Многие факты свидетельствуют, что голодомор организовали искусственно. Его подготовили заранее. Войска, отряды ОГПУ, все было уже наготове. И продукты по разным городам и областям исчезали не постепенно, а сразу. Вчера были, а сегодня их уже нет.

Голодомор унес, по разным оценкам, от 4 до 7 миллионов жизней. Но он грозил и дальнейшими последствиями. Ведь в голодающие районы по-прежнему спускали разнарядки на пахоту, сев! А колхозники, если и выжили, то ослабли, были не в состоянии выполнить нормы. Их за это наказывали, сокращали пайки — и они еще больше слабели. Но и посевная кампания в самых плодородных районах срывалась! Возникла реальная опасность, что в 1933 г. без хлеба останется уже вся страна! Представляется характерным, что Сталин узнал о реальном состоянии дел вовсе не по официальным каналам партии или ОГПУ.

Сохранившаяся переписка свидетельствует: его действительно убедили в саботаже, в том, что нужно применить «чрезвычайные меры», как уже делалось в 1928 г. Но на практике эти меры усугубились, превратились в колоссальную попытку полного истребления населения. Куда это вело? К уничтожению главной советской «житницы», а значит, и к срыву планов индустриализации. К голодным бунтам, хаосу в стране — а на волне возмущения к власти прорывалась оппозиция. Сохранилось множество донесений ОГПУ об антисталинских надписях на стенах. Среди студентов ходили и переписывались копии ленинского «завещания». В Высшей партийной школе были обнаружены листовки троцкистов, пользовавшиеся большой популярностью. В комсомольских организациях создавались нелегальные кружки, выступавшие за Бухарина — упорно распространялись слухи, будто он «за народ». Нет, Сталин ни в коей мере не являлся гуманистом, но было бы абсурдом обвинять его в попытках разрушить собственное государство [113].

Правда стала доходить до Иосифа Виссарионовича окольными путями — через Шолохова и некоторых других деятелей, имевших прямой выход на генерального секретаря и обратившихся к нему с сигналами о бедствии. Он отреагировал немедленно, направил голодающим экстренную помощь. Писал Шолохову, что колхозники, по его мнению, тоже были не без вины, «не прочь были оставить рабочих, Красную Армию — без хлеба… по сути дела вели «тихую» войну с Советской властью». Но оговорился — «конечно, это обстоятельство ни в коей мере не может оправдывать тех безобразий, которые были допущены, как уверяете Вы, нашими работниками. И виновные в этих безобразиях должны понести должное наказание». Были созданы соответствующие комиссии, началось расследование.

Но едва стали предприниматься эти меры, как голодомор… сразу же прекратился. Так же резко и внезапно, как начался! Так же неожиданно, как исчезли продукты с прилавков и закрылись магазины, так же они открылись, и продовольственные товары появились. Вчера не было — сегодня есть. Без объявлений, без объяснений [6]. Следовательно, были они, продукты! Было зерно, которое по распоряжению Сталина стало присылаться в пострадавшие места. Но и на местах, где-то на складах, лежало продовольствие, которое «вдруг» вернулось на прилавки. Лежало, когда рядом люди умирали, глодали кору и падаль… Тем не менее, расследование почти ничего не дало. За трагедию ответили лишь мелкие сошки, ее очередной раз свалили на «перегибы», на чрезмерное рвение дураков. Сталин писал Шолохову о «болячке нашей партийно-советской работы» — «как иногда наши работники, желая обуздать врага, бьют нечаянно по друзьям и докатываются до садизма».

Страшный урок голодомора заставил Сталина обратить более пристальное внимание и на ситуацию в деревне. Был разработан новый устав сельскохозяйственной артели с увеличением приусадебных участков и прочими послаблениями. Часть раскулаченных вернули из ссылок. Пересматривали дела, освобождали и снимали судимости многим из тех, кто был осужден в ходе коллективизации, по обвинениям во «вредительстве» и пр. А вот в партии прошли очень большие чистки — за двурушничество, карьеризм, шкурничество, моральное разложение, злоупотребления из нее повыгоняли 18 % коммунистов [20].

Иосиф Виссарионович подправил положение и в области индустриализации. Прекратил героический, но надрывный и крайне болезненный штурм первой пятилетки. Просто объявил, что она уже выполнена досрочно, за четыре года и три месяца. Конечно, Сталин слукавил. Планы пятилетки подзуживались шапкозакидательскими кампаниями и лозунгами, их несколько раз произвольным образом повышали — ради пропагандистской шумихи. На самом-то деле их не выполнили. Но все равно результаты стали грандиозными.

Сверхусилиями, энтузиазмом, огромным расходом средств и ресурсов Советский Союз совершил гигантский прорыв по созданию собственной промышленной базы. Россия после революционного крушения и разрухи снова начала производить собственную технику, могла совершенствовать вооружение. А в обстановке внешней опасности было важно, что это удалось осуществить в предельно сжатые сроки. Главная цель и впрямь оказалась достигнута. Экономика могла теперь развиваться уже на собственной основе, эволюционно, а не революционно. Так что Сталин вовремя свернул штурмовую кампанию. Планы второй пятилетки составлялись куда более умеренные, взвешенные и реалистичные.

XVII съезд партии в январе-феврале 1934 г. назвали «съездом победителей». Объявлялось, что материально-техническая база социализма построена, уклонов и оппозиции больше нет, восторжествовала единая линия [67]. Да и жизнь в стране ощутимо улучшалась. Вступали в строй новые предприятия. На прилавках появлялись прежде дефицитные промтовары. О роскоши никакой речи не было, но после нищеты 20-х люди хотя бы смогли одеться и обуться (впрочем, зависимость от иностранцев еще сохранялась, от нее СССР смог избавиться лишь к 1937 г). Заработали механизмы колхозов, в сельское хозяйство поступали трактора и другая техника. И это тоже каждый почувствовал на себе: были отменены продуктовые карточки, уходили в прошлое хвосты за хлебом и угроза голода.

Но заявления об отсутствии оппозиции были преждевременными. Толчок к настоящему обвалу стал неожиданным, в какой-то мере случайным. 1 декабря 1934 г. в Ленинграде, в коридоре Смольного, прогремели выстрелы. Был убит С.М. Киров, видный соратник Сталина, глава ленинградской парторганизации. В общем-то, подоплека преступления была бытовой. Неврастеник Николаев приревновал Кирова к своей жене. Но когда копнули, посыпались вопиющие факты. А Сталин лично взял расследование под контроль, скрыть или затушевать их не получалось. В дневниках Николаева обнаружились фамилии видных троцкистов и зиновьевцев. Оказалось, что подпольные кружки у них по-прежнему существуют, там обсуждаются вещи совсем не безобидные — в том числе возможности перехвата власти. А Николаев вращался в этих кружках, подпитывая свою злобу [146].