Глава седьмая
Город располагался в каньоне двухкилометровой глубины и десятикилометровой ширины. Каньон – рваная рана в коре планеты – протянулся на восемьсот километров среди пустыни. Только тридцать из них приходилось на город.
Он стоял на уступе скалы, глядя вниз – на замысловатое скопление домов и коттеджей, улиц и лестниц, канав и железнодорожных путей. Все это было затянуто серым маревом под мутно-красным закатным солнцем.
Бесформенные валы облаков, как неторопливые волны со сломанной дамбы, закатывались в каньон, упорно оседали среди выступов и впадин города и растворялись, точно усталые мысли.
Кое-где высокие здания поднимались над кромкой каньона, возвышаясь над пустыней, но остальному городу, казалось, не хватало энергии или инерции, чтобы последовать за ними. А потому он оставался внутри каньона с умеренным микроклиматом, защищенный от ветров.
Город, пестревший тусклыми огоньками, выглядел странно безмолвным и неподвижным. Он прислушивался изо всех сил и наконец уловил что-то вроде воя животного на городской окраине, подернутой туманом. Оглядывая небо, он видел далекие точки: это птицы описывали круги в тяжелом холодном воздухе. Именно они, паря где-то там, над устроенными вплотную друг к другу террасами, ступенчатыми улицами и петляющими дорогами, издавали далекие, хриплые крики.
Еще дальше можно было видеть бесшумные поезда – тонкие линии света, медленно двигающиеся от туннеля к туннелю. Виднелись черные линии – каналы и акведуки. Повсюду проходили дороги, по ним ползли машины. Бегущие огоньки фар напоминали искры, что удирают от охотящихся на них с высоты птиц.
Стоял холодный осенний вечер, воздух жег лицо. Боевой скафандр он снял, оставив его в капсуле, которая зарылась в песчаную впадину. Сейчас на нем была мешковатая одежда, снова вошедшая в моду, – как и в те времена, когда он работал здесь в последний раз. Он испытывал странное удовольствие от того, что довольно долго отсутствовал и прежняя мода за это время успела вернуться. Он не был суеверен, но совпадение его развеселило.
Он присел, потрогал скалу и захватил горсть камушков вместе с травой. Пропустив камушки сквозь пальцы, он вздохнул, встал, натянул перчатки и надел шляпу.
Город назывался Солотол, и в нем жил Цолдрин Бейчи.
Он отряхнул пыль с плаща – старого дождевика из дальних мест, взятого с собой по чисто сентиментальным соображениям, – надел темные очки, поднял небольшой чемоданчик и направился в город.
– Добрый вечер. Чем могу служить?
– Мне бы хотелось занять два верхних этажа.
Портье посмотрел на него ошеломленным взглядом, потом подался вперед:
– Прошу прощения?…
– Два верхних этажа отеля. Мне они нравятся. – Он улыбнулся. – К сожалению, я не забронировал их.
– Так-так… – сказал портье и со встревоженным видом посмотрел на свое отражение в темных очках. – Два…
– Не комнату, не номер, не этаж, а два этажа. И не просто два этажа, а два верхних. Если там уже есть постояльцы, я попросил бы вас вежливо предложить им другие номера. С этого момента я буду оплачивать их счета.
– Понятно… – сказал портье, похоже не знавший, относиться к этому всерьез или нет. – И… как долго вы собираетесь пробыть у нас?
– Пока неизвестно. Я заплачу за месяц вперед. Мои юристы переведут деньги завтра днем. – Он открыл чемоданчик, вытащил пачку банкнот и положил ее на стойку. – Если хотите, за одни сутки я заплачу наличными.
– Понятно, – сказал портье, вперившись взглядом в деньги. – Будьте так добры, заполните этот бланк…
– Спасибо. Еще мне понадобится персональный лифт и выход на крышу. Полагаю, лучше всего предоставить мне универсальный ключ.
– А-а. Верно. Извините меня, я на минуту. – С этими словами портье направился к администратору.
Он выговорил скидку за два этажа, потом согласился заплатить отдельно за лифт и крышу, и цена стала такой же, как вначале. Он любил поторговаться.
– Как вас записать?
– Стаберинде.
Он выбрал угловой номер на верхнем этаже; окна выходили на глубокий каньон и город в нем. Он открыл все шкафы, двери, ставни, балконные шторы и подвесные полочки и так все и оставил, потом зашел в ванную. Горячая вода текла нормально. Он вынес из ванной два небольших стульчика, потом взял еще четыре из гостиной и составил все стулья рядком в соседнем номере. После этого, включив свет, он стал обследовать все.
Он изучил рисунок штор, занавесок, гардин и ковров, рассмотрел стенные росписи и картины, разобрался в конструкции мебели. Он заказал себе еду, а когда ее привезли на маленькой тележке, принялся есть на ходу, толкая тележку из номера в номер. Он прошел по пустым помещениям отеля, осматривая все вокруг и порой бросая взгляд на крохотный датчик, который обнаруживал устройства наблюдения. Датчик так ни разу и не сработал.
Он остановился у окна, выглянул наружу и рассеянно потер у себя на груди маленькую впадинку, которой там больше не было.
– Закалве? – раздался тоненький голосок из его груди.
Он опустил взгляд, вытащил из кармана рубашки бусинку и прикрепил ее к уху, затем снял темные очки и засунул их в карман, где лежала бусинка.
– Привет.
– Это Дизиэт. У тебя все в порядке?
– Да. Я нашел место, где остановиться.
– Отлично. Слушай, мы тут кое-что обнаружили. Это просто идеально!
– Что? – спросил он с улыбкой: голос Сма выдавал сильное возбуждение. Потом он нажал кнопку, закрывавшую шторы.
– Три тысячи лет назад здесь жил человек, который стал знаменитым поэтом. Он писал на восковых табличках, вставленных в деревянные рамочки. Он создал цикл из сотни стихотворений и считал, что это лучшее из написанного им. Но опубликовать их никак не удавалось, и тот человек решил стать скульптором. Он расплавил воск с девяносто восьми табличек, оставив только первую и сотую, и вылепил восковую скульптуру. А потом сделал песчаную форму и отлил бронзовую статую, которая существует по сей день.
– Сма, к чему весь этот рассказ? – спросил он, нажимая другую кнопку, чтобы снова открыть шторы. Ему нравилось, как те двигаются.
– Не торопись! Когда мы обнаружили Воэренхуц и провели стандартное полное сканирование каждой планеты, то, естественно, получили голограмму бронзовой статуи. В трещине были найдены следы песка из формы – и следы воска.
– И оказалось, что воск не тот!
– Состав не совпадал с составом воска на двух сохранившихся табличках! И потому ЭКК дождался окончания сканирования, а потом провел некоторые изыскания. Человек, который отлил статую и писал стихи, впоследствии стал монахом и закончил жизнь настоятелем монастыря. Во время его настоятельства к монастырю было пристроено одно здание. Согласно легенде, он ходил туда вспоминать уничтоженные девяносто восемь стихотворений. У этого здания двойная стена. – Голос Сма зазвучал торжествующе. – Догадайся, что нашлось в полости между стенами?