Выбор оружия. Последнее слово техники - читать онлайн книгу. Автор: Иэн Бэнкс cтр.№ 122

– Хорошо.

Скафандр играет мне музыку моей юности, а я нацеливаю камеру на звезды. Затем просовываю камеру внутрь через нагрудный шлюз. Камера такая холодная – от моего дыхания она покрывается туманом. Видоискатель разворачивается наполовину, потом его заклинивает. Я отковыриваю его ногтями, но он остается неподвижен. Все остальное в камере работает; мои снимки звездного неба великолепны, и, переключаясь на более старые альбомы, я вижу, что фотографии в них тоже яркие и четкие. Я рассматриваю снимки моего дома и друзей на орбиталище, и мной овладевает (под старую ностальгическую музыку) смешанное чувство радости и печали. Взор мой затуманивается.

Я роняю камеру, экран сложился; камера закатилась под меня. Преодолевая боль, приподнимаюсь и достаю ее, снова откидываю экран и начинаю просматривать старые фотографии. Наконец меня одолевает сон.

Я просыпаюсь.

Камера – выключенная – лежит рядом. От скафандра – ни звука. Я слышу, как бьется мое сердце.

Потом снова засыпаю.

Все еще ночь. Я не сплю, смотрю на звезды через поцарапанное стекло шлема. Чувствую себя вполне отдохнувшим, но ночь здесь равна почти двум стандартным, и мне придется к этому привыкать. Мы оба видим не так хорошо, чтобы безопасно идти в темноте, а кроме того, мне нужно еще поспать. Да и скафандр не успевает накопить достаточно энергии за светлые часы, чтобы разгуливать в темноте, – энергии его внутреннего источника едва хватает, чтобы кое-как функционировать, и лучи солнца, попадая на фотоэлементы, дают жизненно важную добавку. К счастью, облака здесь никогда не бывают густыми, иначе пасмурный день не оставил бы мне выбора: мне пришлось бы делать всю работу, независимо от того, чья очередь.

Я откидываю экран камеры и задумываюсь.

– Скафандр?

– Да? – тихо отвечает он.

– В камере есть силовой блок.

– Я думал об этом. Там очень слабый источник питания, к тому же порт подключения к аккумулятору тоже поврежден. А как подсоединить камеру к фотоэлементам, я не понимаю.

– Мы не можем ею воспользоваться?

– Не можем. Смотри свои фотографии.

Я продолжил рассматривать фотографии.

Сомнений тут нет; от уровня образования это никак не зависит: если ты родился и вырос на орбиталище, то никогда полностью не приспособишься к планетам. Начинается агорафобия – чувство такое, что сейчас ты закрутишься волчком и улетишь в космос, где тебя подхватят, орущего и рыдающего, и зашвырнут прямиком на звезды. Ты каким-то образом ощущаешь под собой эту бесплодную громаду, которая искривляет пространство вокруг и сжимается сама; затвердевшая или все еще полурасплавленная, она подрагивает всей своей скрипучей массой. Ты примостился на ее поверхности, и, несмотря на все твои знания, волосы у тебя встают дыбом при мысли, что твоя хватка ослабнет и ты, крутясь, дергаясь и визжа, полетишь незнамо куда.

Эта планета – место нашего рождения, давным-давно оставленное нами. Когда-то мы жили на комках из песка и камней, вроде этого. Это наш дом тех времен, когда жажда путешествий еще не обуяла нас, наши соты, где мы обитали до побега из дома, колыбель, в которой нас осенила безумная мысль о бескрайности мира, словно металлический ветер загудел в наших ошалевших от любви головах; ноги под нами подогнулись от необъятности того, что нас окружает, и мы отправились в путь, опьяненные невероятными возможностями…

Я обнаруживаю, что смотрю на звезды, мои глаза широко раскрыты и горят. Я встряхиваюсь, отрываю взгляд от звездного неба и снова обращаюсь к камере.

Я разглядываю групповую фотографию, снятую на орбиталище. Люди, которых я знал – друзья, любовницы, родственники, дети, – все они стоят рядом со зданием, освещенные солнечными лучами: позднее лето. За ними – почти завершенное (каким оно тогда и было) новое крыло. Остатки досок, из которых мы его сооружали, все еще лежат в саду, белые и темно-коричневые на зелени. Улыбки. Запах стружек; ощущение рубанка в момент толчка; загрубевшая кожа у меня на ладонях; вид и звук стружек, выползающих из-под лезвия.

Снова слезы. Сентиментальность так и прет из меня. Тогда я и не предполагал, что это может случиться. Я не могу совладать с расстоянием, которое разделило нас теперь, с этой жуткой пропастью медленных лет.

Я пробегаю другие фотографии – вид орбиталища из космоса, его поля, города, моря и горы. Может быть, в конечном счете все можно рассматривать как символ; что, если с нашими ограниченными возможностями мы обречены на поиск одних лишь подобий, талисманов… но эта обращенная внутрь плоскость орбиталища кажется мне фальшивой теперь, когда я здесь – так далеко и вокруг никого. Этот шар, эта самая обычная, мягкая, второстепенная планета свидетельствует об остром проникновении в суть вещей, и это то главное, чего не хватает нашим хорошо сделанным маленьким эффективным орбиталищам.

Жаль, что мне никак не уснуть. Я хочу уснуть и забыть обо всем, но не могу, хотя все еще испытываю усталость. И скафандр бессилен мне помочь. Я даже не помню своих сновидений, словно и эта способность нарушена.

Может быть, искусственное создание – это я, а не скафандр, который не пытается притворяться. Люди всегда говорили, что я холоден, и это обижало меня. До сих пор обижает. Я могу лишь чувствовать то, что я могу чувствовать, и говорить себе, что большего требовать от меня невозможно.

Я поворачиваюсь, превозмогая боль, чтобы не видеть предательских звезд, закрываю глаза и ум, пытаясь прогнать навязчивые видения и уснуть.

– Просыпайся.

Сонливость одолевает меня, ритмы мои нарушены, снова накатывает усталость.

– Пора идти. Вставай.

Я прихожу в себя, тру глаза, дышу ртом, чтобы избавиться от затхлого вкуса. Рассвет кажется холодным и совершенным, под этой негостеприимной газовой оболочкой он похож на лезвие длинного ножа. И склон, конечно, никуда не делся – он все тут же.

Сегодня должен идти скафандр, поэтому я могу отдохнуть. Мы по-новому закрепляем мои руки и ноги, спускаем воздух из груди. Скафандр встает и начинает идти, удерживая меня за талию и икры, снимая нагрузку с моих пульсирующих стоп.

Он идет быстрее, чем я. По его прикидкам, он только на двадцать процентов сильнее среднего человека. Для него это серьезная потеря. Ему, должно быть, и идти-то мучительно (если только это чувство ему знакомо).

Если бы работал антиграв… Мы бы тогда весь путь проделали за день. За один день.

Мы шагаем по наклонной долине, направляясь к краю. Звезды медленно, одна за другой исчезают – солнечный свет стирает их с неба. Скафандр чуть прибавляет скорости, когда его фотоэлементы начинают получать больше света. Мы останавливаемся и присаживаемся на мгновение, чтобы рассмотреть обесцвеченный камень – не обнаружится ли какой-нибудь окисел… Но в этом камне кислорода не больше, чем в других, и мы продолжаем путь.

– Когда мы вернемся… если вернемся… что будет с тобой?