– Возможно, она выключила звонок. И лекарства, которые прописал врач, вызывают у нее сонливость.
– Когда вы придете домой, мистер Франклин? Я могу задержаться до семи. Потом останется Альфредо. – Нотка пренебрежения в голосе указывает, что мне лучше не вести дел с этим не знающим английского мокроспином
[25]
.
Никогда, думаю я. Не приду домой никогда. Собственно, меня там вообще не было. Нам с Эллен так понравились Багамы, что мы перебрались в Кэбл-Бич, а я устроился на работу в маленькую фирму в Нассау. Рекламирую круизные рейсы, распродажи электроники, открытия супермаркетов. А вся эта нью-йоркская мишура – сладкий сон, из которого я могу выскользнуть в любую минуту.
– Мистер Франклин? Вы на связи?
– Конечно. Просто задумался. И вот что я вам скажу. Если уйду с работы прямо сейчас и возьму такси, то приеду через двадцать минут. Но у меня совещание, на котором мое присутствие обязательно, поэтому давайте встретимся в моей квартире в шесть?
– Как насчет вестибюля первого этажа, мистер Франклин? И в вашу квартиру мы поднимемся вместе.
Меня так и подмывает спросить, как, по его мнению, я смогу избавиться от трупа убитой мною жены в час пик, потому что думает он именно об этом. Возможно, эта версия для него не главная, но точно не первая с конца. Он предполагает, что я воспользуюсь грузовым лифтом? Или, может, печью для сжигания мусора?
– Вестибюль так вестибюль, – отвечаю я. – В шесть, максимум в четверть седьмого, если не успею.
Я кладу трубку на рычаг и направляюсь к лифтам. Мимо столовой. Билли Эдерли стоит в дверях, пьет «Ноззи». Это отвратительная газировка, но у нас в автомате другой нет. Компания-производитель – наш клиент.
– Куда направляетесь?
– Домой. Позвонила Эллен. Ей нездоровится.
– Брифкейс не берете?
– Нет. – Не думаю, что брифкейс понадобится мне в ближайшее время. Может, вообще не понадобится.
– Я работаю над новой композицией По-10р. По-моему, получится супер.
– Я в этом уверен, – отвечаю я и не кривлю душой. Карьера Билли Эдерли скоро пойдет в гору, и это хорошо. – Должен бежать.
– Само собой, понимаю. – Ему двадцать четыре, и он ничего не понимает. – Передайте ей мои наилучшие пожелания.
Каждый год в «Эндрюс – Слэттери» берут полдесятка стажеров: так начинал и Билли Эдерли. Все подают большие надежды, и поначалу такие надежды подавал и Фред Уиллец. Я взял его под свое крыло, а потому мне поручили и уволить его – наверное, можно сказать и так, хотя стажеров по-настоящему не нанимают на работу, – после того как выяснилось, что он – клептоман, решивший, что склад расходных материалов – его охотничьи угодья. Одному Богу известно, сколько и чего он уворовал, прежде чем Мария Эллингтон как-то днем застукала его, когда он засовывал в брифкейс – размером с чемодан – пачку бумаги для ксерокса. Тогда же выяснилось, что он еще и ку-ку. Устроил дикий скандал, когда я сказал ему, что больше он здесь не работает. Пит Уэнделл вызвал охрану, потому что парень продолжал орать на меня, и его вывели силой.
Вероятно, старина Фредди хотел сказать гораздо больше, чем успел, потому что начал отираться у моего дома и обращался ко мне, когда я приходил домой. Правда, держался на расстоянии, и копы заявили, что он всего лишь пользуется правом свободно высказывать свою точку зрения. Но боялся я не его рта. Думал о том, что он мог украсть канцелярский или инструментальный ножи, не говоря уже о катриджах и пятидесяти пачках бумаги. Тогда я и попросил Альфредо дать мне ключ от двери черного хода и заходил в дом через нее. Произошло это в сентябре или октябре. Юный мистер Уиллец сдался, когда похолодало, отправился высказывать свои претензии куда-то еще, но Альфредо не попросил меня вернуть ключ, а я – не вернул. Наверное, мы оба про него забыли.
В итоге я не называю таксисту мой адрес, а прошу высадить меня в соседнем квартале. Расплачиваюсь, оставляю щедрые чаевые – это всего лишь деньги – и проулком иду к двери черного хода. У меня замирает сердце, потому что ключ не поворачивается, но я его чуть дергаю – и победа! В грузовом лифте стены обиты войлоком, чтобы не царапать мебель, которую поднимают на нем. Предварительное знакомство с палатой для буйных, куда меня поместят, думаю я, но это, конечно, преувеличение. Мне, вероятно, придется взять отгул на работе, и я наверняка нарушил условия договора аренды, но…
Что я, собственно, сделал?
Если на то пошло, что я делал последнюю неделю?
– Удерживал ее в живых, – говорю я, когда лифт останавливается. – Потому что не вынес бы ее смерти.
Она и не мертва, говорю я себе. Ей просто нездоровится.
Для слогана никак не годится, но в последнюю неделю фраза эта служила мне отлично, а в рекламном бизнесе короткие сроки очень важны.
Я вхожу в квартиру. Воздух застывший и теплый, но никакого запаха нет. Так я говорю себе, и в рекламном бизнесе воображение – основа основ.
– Дорогая, я дома, – зову я. – Ты проснулась? Тебе лучше?
Видимо, я забыл закрыть дверь в спальню перед тем, как уйти, потому что оттуда выходит Леди. Облизывается. Бросает на меня виноватый взгляд, потом бредет в гостиную, опустив хвост. Не оглядывается.
– Дорогая? Эл?
Я прохожу в спальню. Вновь вижу только спутанные волосы и очертания тела под одеялом. Одеяло чуть сдвинуто, и я знаю, что она вставала – хотя бы только затем, чтобы выпить кофе, – а потом вновь легла. В прошлую пятницу я пришел домой, и она не дышала: вот с тех пор так много спит.
Я обхожу кровать с ее стороны и вижу свисающую руку. От нее осталось немного: кости и клочья мышц. Я смотрю на нее и думаю, что возможны два варианта восприятия увиденного. Если исходить из первого, то надобно усыпить мою собаку, вернее, собаку Эллен, ее Леди всегда любила больше. Если из второго: можно сказать, что Леди тревожилась и пыталась разбудить Эллен. Поднимайся, я хочу пойти в парк. Поднимайся, давай поиграем в мои игрушки.
Я убираю руку под одеяло. Так она не замерзнет. Потом я отгоняю мух. Не припоминаю, чтобы раньше видел их в нашей квартире. Они, наверное, унюхали дохлую крысу, о которой говорил Карло.
– Ты знаешь Билли Эдерли? – спрашиваю я. – Я отдал ему этот чертов По-10р и думаю, он справится.
Эллен не реагирует.
– Ты не можешь умереть, – говорю я. – Это неприемлемо.
Эллен не реагирует.
– Хочешь кофе? – Я смотрю на часы. – Или поесть? У нас есть куриный суп. В пакетике, его надо разводить водой. Он не так и плох, когда горячий. Что скажешь, Эл?
Эллен не реагирует.
– Хорошо, – говорю я, – хорошо. – Помнишь, как мы полетели на Багамы, милая? Только начали плавать с трубкой и маской, как тебе пришлось отказаться, потому что у тебя полились слезы. А когда я спросил, что такое, ты ответила: «Они такие красивые».