– Что?..
– Ты отключилась. Выпей…
Она приложилась сложенными тонкими губами к кружке и втянула холодного кофе.
Кофеин почти сразу подействовал.
– Я что, упала в обморок? Я так устала… что?..
Я встаю, а она замечает вдруг, что одна рука у нее закована в наручник с меховой оторочкой, а тот в свою очередь прикреплен к пятиметровой цепи из сварных звеньев, другой конец которой закреплен еще одной парой наручников на одной из колонн.
Соренсон трясет браслетом.
– Что это? Я что, отрубилась? – спрашивает она, глядя мне прямо в глаза. – Что происходит? Люси?
Она трет пухлое запястье и смотрит на меня в полном недоумении, а я объясняю новые правила игры:
– Ближайший месяц как минимум ты будешь жить здесь. А дальше все будет зависеть от тебя.
– Но… но…
– «Но» будешь лошадкам говорить, когда похудеешь и выйдешь отсюда. Ты меня за это возненавидишь, но мне теперь совершенно ясно, что я не смогу выполнить свою задачу и заставить тебя похудеть, если не возьму тебя под полный контроль.
Соренсон молча смотрит на меня, потом на наручник и снова его трясет. Она засмеялась, как будто это все школьный розыгрыш:
– Но ты не можешь держать меня здесь месяц! Это бред!
Я смотрю ей в глаза:
– Никакого бреда, бред – это гробить себя едой. Как говорил Эйнштейн, безумие – это когда ты повторяешь одно и то же действие, но рассчитываешь всякий раз на разный результат. Хватит. Меры драконовские, согласна, но без них никуда.
Теперь она поняла, что я не шучу.
– Но… нельзя же меня сажать на цепь, как собаку. – Она встает, сначала немного пошатываясь, и взмахивает браслетом на руке: цепь загремела по полу. – Это абсурд! Я тебе деньги плачу!
– Ты мне платишь, чтобы я добилась результата, вот я и буду добиваться результата!
– Отпусти меня! Контракт расторгнут!
– Ты больше не принимаешь решения, Лина. Ты не в состоянии принимать взрослые решения.
– Да кто ты такая…
– Твои так называемые решения – это импульсы толстого, жадного, избалованного ребенка. – Я трясу головой, как собачка, выбежавшая из воды. – Ты мне врала. Врала про то, что ты ешь. Я тебе дала диету, и ты сказала, что соблюдаешь, а на самом деле нихуя не соблюдала!
Соренсон смотрит по сторонам, потом снова на меня, в полном смятении:
– Но я пыталась, я…
– Пока не повзрослеешь, пока не станешь нормальной женщиной, решения за тебя буду принимать я. Потому что твои дурные решения плохо влияют на мою жизнь! Ты отдала видео со мной на телевидение: дурное решение! Ты жрешь всякое говно, пока я стараюсь, чтобы ты похудела: дурное решение, блядь!
Она делает шаг вперед, но цепь ее одергивает.
– Но это нереально – так со мной поступать! Это, вообще-то… незаконное лишение свободы! ТЫ УДЕРЖИВАЕШЬ МЕНЯ ПРОТИВ МОЕЙ ВОЛИ!
– КАКОЙ НАХУЙ ВОЛИ?! У ТЕБЯ НЕТ ВОЛИ! А БЫЛА БЫ, ТЫ НЕ ДОВЕЛА БЫ СЕБЯ ДО ТАКОГО СОСТОЯНИЯ! – Я подхожу к ней, не прекращая орать ей прямо в лицо, и вижу, как она вся сжимается. – Я знаю, что это жестоко, но ты исчерпала мое терпение. Здесь я смогу контролировать расход и потребление калорий. Я хочу, чтобы ты в среднем сбрасывала по четыре-пять килограммов в неделю, и тогда через месяц я тебя отсюда выпущу. Вот эти лампы, – и я показываю на два маленьких светильника, которые я установила в противоположных углах комнаты, – работают от таймеров. Они будут включаться в шесть, когда начинает темнеть, а выключаться в десять, когда ты будешь ложиться спать. Я буду приходить каждый день, иногда не по одному разу, и буду следить, чтобы ты ела три раза в день пищу с определенным числом калорий и при этом получала все питательные вещества. Вот в эти ведра, – и я кивком показываю ей большие пластмассовые емкости, заполненные водой с дезинфицирующим средством, – будешь ссать и срать. В конце дня или каждое утро я буду их опорожнять. Твой телефон у меня; бóльшую часть времени он будет лежать на кухне в беззвучном режиме, но звонки я буду отслеживать.
Соренсон, оглядываясь на меня, пошла к окну, чтобы понять, куда дотягивается цепь.
– Умоляю, Люси, нельзя же…
– Можно и нужно. – Я достаю ее ключи из своей сумки. – Еще я буду регулярно заезжать к тебе домой, забирать почту, если будет, и вообще проверять, все ли в порядке. Но твой новый дом теперь здесь, так что привыкай. – Я оглядываю комнату. – Ты здесь пробудешь какое-то время, так что надо решить кое-какие гигиенические вопросы. Чтобы ты была чистой и не подхватила цистит, я принесу детский лягушатник, в котором ты будешь мыться раз в два дня.
– Это… Я не… как… – задыхается Соренсон.
Не обращая внимания на ее блеяние, я подхожу к термостату на стене:
– Температуру ставлю на двадцать один градус. Тебе должно быть комфортно в спортивном лифчике, в трусах и в твоих конченых шортах, если захочешь их надеть. – И я показываю на полиэтиленовый пакет, набитый этими вещами.
– Я не могу здесь… это нереально!
– Говорю тебе: сколько ты тут пробудешь, зависит только от тебя. А с помощью вот этих приспособлений, – и я показываю на беговую дорожку и «Тотал-джим», – ты сможешь сделать свое пребывание здесь максимально коротким. Гантелей, эспандеров или медболов не будет. Только эти тренажеры, поэтому советую пользоваться ими по максимуму. И еще, – я сдержанно улыбаюсь и бросаю ей блокнот и огрызок карандаша, – будешь писать Утренние страницы!
Я забрасываю сумку на плечо.
– Но… Ты сошла с ума! ТЫ ОХУЕЛА! Люди будут волноваться, где я!
– Кто, например? – спрашиваю я, держа в руке ее мобильник. – Родственники? Друзья из арт-тусовки? Ким? Или, может, Джерри?
Жуткий момент, на ней лица нет. Я не выдерживаю и смягчаю тон:
– Будет результат, выйдешь отсюда быстро.
Я захожу на кухню, переключаю ее мобильник на виброзвонок и оставляю на кухонном столе.
– Подожди… Люси, подожди, слышишь… ты не можешь бросить меня здесь одну! – Она срывается на шепот, который переходит в протяжный вопль: – ПОДОЖДИ-И-И-И-И-И-И! ЛЮ-У-У-С-И-И-И!!!!
У меня нет желания все это слушать: выхожу, захлопываю дверь в гостиную, потом более тяжелую входную, запираю ее на два оборота и так заглушаю крики Соренсон; их уже едва слышно. На лифте спускаюсь в вестибюль, проверяю почтовые ящики, чтобы не пропустить визитеров или инвесторов, мало ли, может, интересовался кто съемом или покупкой. Довольная, что заперла Соренсон одну, я еду обратно на Саут-Бич. На мосту Макартура встаю в пробке, звонит Майлз:
– Я думал тут про наш уговорчик. Буду рад повторить попытку.
– Уговорчик утратил силу. Ты не выполнил обязательства.