И еще – повсюду запах копченой рыбы. Вдоль всей набережной стоят палатки, палаточки, магазинчики и ларьки, где продается лещ, чехонь, вобла, тарань, сазан. Такой местный плесский специалитет.
Музей Левитана прямо на набережной, окнами на реку – очень ухоженный старый дом, где и прожил художник, правда недолго, всего пару лет.
По архитектуре понятно, что город купеческий. Крепкие дома стоят, как стояли, твердо и на века. Почти все отреставрированы. Встречаются и ветхие, почти рассыпавшиеся, избушки – но это не портит вид, а придает городку провинциальную трогательную и уютную прелесть.
Мы устроились в маленькой гостиничке – первый этаж купеческого дома, три номера, все чисто, уютно и мило – и, конечно, отправились гулять. Вечером, устроившись на лавочке у реки, любовались пейзажем, застывая от сердечного восторга и трепета. Заходило солнце – нереальное, малиновое, огромное, освещая прощальным светом реку и другой берег. Над водой стелилась светлая дымка, словно пар от пашни, от теплой земли на восходе.
Слышался дальний гудок парохода – один долгий, протяжный и два коротких, отрывистых. Удивительное ощущение покоя и счастья. Кажется, нет нашего шумного, огромного, беспощадного и жестокого города.
Спали мы так крепко и сладко, как не спали давно.
На следующий день зашли в ресторан пообедать. Приветливые официанты улыбались нам, как самым дорогим гостям. Мы уселись на открытой террасе с потрясающим видом на Соборную гору и Волгу. Во дворе ресторана – мини-зоопарк, возле которого стайка детей. Цветов и зелени море! Двор декорирован старой утварью, мебелью, ковриками, зеркалами. Осмотревшись, я сразу сказала мужу:
– Здесь что-то не просто! Очень талантлив тот, кто придумал все это! Во всем чувствуется безупречный вкус и огромная любовь.
Официантка Верочка смотрела на меня внимательно – узнала? Я отношусь к этому спокойно – приятно, и только. В конце обеда, очень смущаясь, она попросила подписать ей книгу. И снова, смущаясь еще сильней, пригласила зайти к хозяйке, в деревянный домик с резными наличниками, на котором табличка по-английски: «Private».
Нас встретила прелестная, улыбчивая, лучезарная женщина, примерно моих лет. Представилась – Елена, хозяйка. Пригласила нас выпить чаю. Гостиная точь-в-точь как в старорусских усадьбах. Мощный темный шкаф с книгами, огромный овальный стол под скатертью с бахромой. Низкий большой абажур теплого апельсинового цвета. Много книг, картин, икон. Сухие цветы в синих и зеленых вазах. Фотографии на стенах – узнаю актеров, писателей, музыкантов, телеведущих, известных политиков. Много фотографий личных – дети, друзья, родители, родственники. Пианино. У стола – уютный, полукруглый диванчик и венские стулья. Вкусно, по-домашнему, пахнет травами и сдобой. На столе розетки с вареньем, булочки, печенье и заварной чайник. Из него идет легкий ароматный парок.
Знакомимся, садимся. Елена говорит, что заочно знакома со мной – читала мои книги.
Сначала беседовали сдержанно, по-светски, но очень скоро поняли – мы свои, у нас очень много общего.
Расстались через пару часов близкими людьми, друзьями. Назавтра долго сидели на террасе, пили чай, и снова – бесконечный разговор.
В нашем возрасте обрастать новыми друзьями непросто – почти невозможно: нет ни желания, ни времени, ни сил.
Тут случай другой – обе понимаем, что стали подругами.
Судьбы наши в чем-то похожи – московские девочки, ровесницы, рожденные в один год и даже в один месяц, выращенные бабушками. У обеих развелись родители. У обеих в семьях вдовы и репрессированные. И у меня, и у Лены бабушки стали вдовами в двадцать восемь. Мы обе – матери сыновей и свекрови, у обеих за плечами развод и два брака. Испытание страстью, большая любовь. И я, и она в свое время безболезненно расстались с Москвой – в тишине, на природе нам лучше. У нас общие вкусы, общие песни, общие книги. Мы пережили и блеск, и нищету, выкарабкались из проблем, которым, казалось было, нет решения.
И еще одна схожесть – мы «сделали себя», стали тем, кем стали, далеко не в юном возрасте – обеим было прилично за сорок. В сорок лет жизнь только начинается? Возможно, у кого-то это так. У нас с Леной она началась в пятьдесят.
Так началась моя дружба с Леной. Позже, узнавая все новые и новые истории из ее биографии, я удивлялась все больше и больше. Благополучная, сытая Франция, Париж, откуда она уехала в российскую деревню в самые непростые 90-е годы. Усыновленные дети. Дальше – Плес, покупка полуразрушенного дома с «фантастическим видом». Кроме «вида», не было ничего, даже забора. И все получилось!
Что это – удачливость, везение или закономерность?
История Лены вызвала у меня чувство огромной радости – талантливый человек добился всего, о чем мечтал!
В «большом» доме на стенах картины Рустама Хамдамова, им же подаренные. Он у Лены частый гость. Лора Яблочкина-Гуэрра, жена великого Тонино, часто приезжает в Плес, и Лена ездит к ней в Пеннабилли, в дом, где все сделано руками Тонино. Артисты, режиссеры, писатели и музыканты, творческая интеллигенция и элита – все обожают это сказочное, волшебное место – Остров Прекрасной Елены. Владимир Васильев, гениальный танцовщик, написал: «В книге отзывов много моих друзей. И много врагов. И всех примиряет Ленин талант и объединяет любовь к родине – в твоем, Лена, лице!»
Когда я разговариваю с Леной, меня не покидает мысль: «Если бы было побольше таких вот людей, как бы мы жили!»
Смеемся: «Мы с тобой, Лена, женщины трудной судьбы!» А разве есть судьбы другие?
Я хочу, чтобы Лена рассказала вам свою историю.
Я хочу, чтобы вы услышали историю Лены.
Пятидесятые
Я родилась в конце 50-х, в июле, в самом центре Москвы, в роддоме номер 11, что на улице Щипок.
Меня очень ждали и были готовы к любви. Особенно ждали меня дед и бабушка. Я стала для них первой, желанной, долгожданной и любимейшей внучкой. С первых дней они окружили меня такой глубокой и яркой любовью, такой заботой и нежностью, что все остальное – в том числе и сложные отношения моих родителей – не помешало мне ощущать себя абсолютно счастливой.
В Москве я прожила до тридцати с небольшим. Потом была Франция, дальше – российская глубинка, позже ставшая моей окончательной родиной. Но Москву, свой первый город, я буду отчаянно и нежно любить всю жизнь – даже будучи с ним в многолетней разлуке. Я помню ее широкой, просторной, свободной, зеленой, окруженной вереницей прохладных и тенистых бульваров. Машин еще было совсем мало, а улицы – наоборот, были многолюдны – спешили по своим делам студенты и служащие, медленно и степенно прогуливались пенсионеры, то и дело встречались растерянные, ошарашенные приезжие, восторженные туристы, гордые молодые мамочки с низкими закрытыми колясками и ребятня, галдящая в пышных от зелени скверах.
Народ московский был всегда торопливый и озабоченный, но не злой – точно помню: хамства и грубости не было. Москвичи любили свой город и гордились им.