Приди в мои сны - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Корсакова cтр.№ 59

– Игнат, хватит! – Евдокия обняла его за плечи. – Он ведь мальчишка еще совсем. Он не понимает.

– Мальчишка?.. – В мутном взгляде было безумие. – Я тоже был мальчишкой! Помнишь, тетушка? А она? Она бы и сейчас была моложе его. Только эта тварь все у нас отняла. – Он оттолкнул ее руки, встал и вышел во двор.

Евдокия не стала его догонять, села на освободившийся стул, посмотрела на Виктора долгим взглядом.

– Не злись на него, – сказала устало. – Он столько пережил, что на пять жизней хватило бы.

А Виктор вдруг понял, понимание это было как вспышка, как озарение.

– Эта… женщина. Он любил ее?

– Любил. И сейчас любит. И она его тоже любит, если смогла продержаться так долго. Но хватит тебе сегодня и испытаний, и откровений. Лучше поешь, а то ведь и в самом деле захмелеешь. Что мне потом с тобой пьяным делать?

– Я к себе уйду. Вот только немного…

– Уйдешь, – она не дала ему договорить, – вот как научишься на ногах стоять, так сразу и уйдешь. А пока слушайся меня – ешь.

Виктор поел и почти сразу же провалился в глубокий, без сновидений, сон.

Он проспал до утра, а проснулся от боли в сломанной ноге. Болело сильно, едва ли не сильнее, чем вчера. Евдокия хлопотала у печи. Неужто вообще спать не ложилась?

– Как самочувствие? – спросила она, не оборачиваясь. Откуда узнала, что он очнулся?

– Хорошо. – Соврал, не хотел ее тревожить по пустякам. Хорошо ему не было, скорее наоборот, от попытки сесть закружилась голова. Не от боли, а от слабости. И в глазах потемнело.

– Что-то по голосу твоему не слышно, что хорошо. – Евдокия подошла, положила ладонь ему на лоб. Рука у нее была приятно холодной. Пусть бы не убирала.

– Доплавался, – сказала сердито. – У тебя жар.

Не было у него никакого жара – одна только слабость. Но слабость пройдет. Должна пройти. Не желает он быть обузой.

Хлопнула дверь, в комнату вошел мастер Берг. В отличие от жены он вид имел невыспавшийся и помятый.

– Ну, как ты? – спросил мрачно.

– Жар у него. – Евдокия руку убрала, отошла к печи. – Надо снова доктора звать, а я пока травки кое-какие заварю.

– Не надо доктора, я как-нибудь сам. – Виктор хотел сказать бодро и громко, а получилось сипло, и в груди заболело.

– Как-нибудь сам ты, Виктор Андреевич, уже вчера сделал. – Мастер Берг обращался к нему на «ты», но хороший это был признак или плохой, Виктор не понимал. А мастер Берг неожиданно спросил: – Она до тебя не дотрагивалась?

– Кто? – Из горла рвался кашель, но Виктор еще сдерживался.

– Албасты, та девушка из пещеры, она до тебя не дотрагивалась?

– Нет.

– Хорошо. – Мастер Берга кивнул, посмотрел на Евдокию, сказал: – Пойду за доктором.

Визит доктора Виктор не запомнил, почти сразу же провалился то ли в сон, то ли в беспамятство. Там было то жарко, то холодно, там чудились яркие вспышки света и слышались обрывки каких-то разговоров. Чего там не было, так это боли. Зачем же возвращаться? Он цеплялся за эту странную полужизнь-полусмерть, свыкался с ней, прикипал. Но остаться ему не позволили, вытянули, вернули. И вместе с ним вернулась боль. Теперь болела не только нога, но и грудь. Дышать было тяжело. Виктор не сразу понял, что этот хриплый, натужный звук – его собственное дыхание.

Евдокия всегда находилась рядом, выпаивала то горькими микстурами доктора, то не менее горькими отварами, меняла мокрое полотенце на лбу. Менять приходилось часто, потому что жар все никак не спадал, а рана на ноге загноилась.

По вечерам приходили Игнат и мастер Берг. С Виктором они почти не разговаривали, да у него и не оставалось сил для разговоров, чувствовал он себя беспомощнее младенца. И смерть свою близкую тоже чувствовал. Она пахла кровью и гноем, разрывала легкие кашлем, пульсировала в поломанной ноге. И однажды доктор сказал:

– Надо делать ампутацию, боюсь, что начинается гангрена.

Виктору показалось, что Евдокия испугалась больше его самого. Самому ему было уже все равно, с одной ногой умирать или с двумя.

– Игнат, помоги ему! – Евдокия не говорила, а кричала. Сдержанности ее хватило только на то, чтобы дождаться ухода доктора. – Ты ведь можешь…

Тот ответил что-то очень тихо, встал из-за стола и ушел, а Евдокия расплакалась. Она сидела рядом с Виктором, гладила его по голове, и горячие слезы падали ему на щеку. Хотелось утешить, сказать, что он не боится, но сил не было, и Виктор просто смотрел.

Вечером или утром – он уже не мог понять – вернулся Игнат, но не один, а с татарином. Виктор видел его раньше на острове. Татарин вежливо кивнул Евдокии, подошел к Виктору, стянул одеяло, ощупал ногу. Больно уже почти не было, только гноем запахло очень сильно.

– Я попробую, – сказал татарин и вытащил диковинный нож с длинным узким лезвием и костяной рукоятью. – Сначала надо выпустить гной. Будет больно. – Он посмотрел в глаза Виктору. – Ты меня слышишь?

Он кивнул. Боли за последнее время было столько, что Виктор почти перестал ее чувствовать.

– Мне понадобится Полозова кровь. – Татарин искоса посмотрел на Игната. – Немного, размером с дробину. Дашь?

Игнат кивнул, поддернул рукав, посмотрел на браслет на своем запястье. Раньше Виктор никакого браслета не видел, хоть и работал с Игнатом плечом к плечу.

– Выдержишь? – спросил мастер Берг, но не у Виктора, а у Игната.

– Мы не на озере, да и до полнолуния еще далеко. Надо только его расклепать.

Мужчины вышли из комнаты, с Виктором осталась только Евдокия.

– Все будет хорошо. – Она улыбнулась. – Ты поправишься.

Игнат с Татарином вернулись быстро. Или это Виктор снова провалился в беспамятство. Все, что было потом, он помнил обрывочно. Докрасна раскаленное лезвие ножа, запах горелой плоти, боль, забвение и снова боль, но уже не от ножа, а от льющегося прямо в рану расплавленного серебра. Он думал, что сил нет и на то, чтобы дышать, но сил хватило даже на крик. Жидкое серебро растекалось по жилам, выжигало изнутри и не позволяло потерять сознание, невидимыми нитями привязало к реальности.

– Три дня будет очень плохо, – сказал татарин, вытирая ветошью окровавленный нож. – Если выдержит, будет жить.

Виктор знал, что не выдержит. Потому что выдержать такую боль не может никто.

Но он выдержал. Три дня и три ночи нестерпимых, не прекращающихся ни на мгновение мучений. Голос он сорвал от крика в первый день, оглох во второй, ослеп на третий…

Четвертый день прокрался в комнату мутным серым рассветом, погасил свечу, горящую в изголовье Викторовой кровати, взъерошил волосы прохладной лапой сквозняка, улегся на грудь старым одноглазым котом, замурлыкал, и Виктор в одночасье почувствовал себя живым. От света, запахов и звуков закружилась голова. Когда он попытался привстать, потревоженный кот предупреждающе выпустил когти, но мурлыкать не перестал.