На солнце и в тени - читать онлайн книгу. Автор: Марк Хелприн cтр.№ 74

– Я не буду.

– Я Франклина Рузвельта почти не знала. Когда я была маленькой, он не прошел в губернаторы и сидел в инвалидной коляске. Он очень хорошо относился к детям. Нас там всегда было много, и мы разбивались на группы и убегали играть, пока взрослые разговаривали, и он казался нам самым взрослым, потому что нас пугала его коляска, меня уж точно. Став президентом, он очень отдалился. Очевидно, был занят, кроме того, всегда критиковал таких людей, как папа, так что я его не любила, но папа говорил, нет, несмотря на это, он выдающаяся личность, а это важнее. Во всяком случае, папа говорит, что он гораздо больше походил на Теодора Рузвельта, чем думают многие, а Теодор Рузвельт, знаешь ли, всегда был как шестилетний. Та встреча, возможно, была самой непринужденной из всех, что когда-либо случались в Белом доме. Кто знает? Возможно, это было хорошо и для страны: все расслабились и раскошелились. Это было нечто. Вот что говорит мой отец. Ну, как ты теперь думаешь, мог бы он намочить свою рубашку?

– Думаю, он мог бы и принять ванну в раковине.

– Вот и нам так же надо, – сказала она. – Давай остудимся. – И они пошли остужаться, пусть даже и не купанием в раковине. Когда он вернулся, рубашка у него была насквозь промокшей и чудесно прохладной. А она не пожалела воды при умывании: капли сбегали у нее по шее, образуя влажные пятна на плечах и собираясь в прохладные струйки, стекавшие через открытый ворот платья по ключицам и между грудей.

Когда она появилась, они с Гарри посмотрели друг на друга, поддаваясь гипнотическому воздействию далекого звука отбойных молотков, чей слабый металлический звон походит на колокольчики на лугу. Он не мог оторвать взгляд от мокрых пятен на ее платье и от ее глаз, в которых застыло какое-то странное выражение.

– Если бы мне пришлось умереть прямо сейчас, – сказал он ей, – на диване у туалетов на четвертом этаже «Сакса», и если бы этот миг никогда не заканчивался, солнце не двигалось бы, а люди вечно занимались бы своими утренними делами, я был бы счастлив. Но в конце концов сегодняшнее утро пройдет и забудется.

– Ну и ладно, – сказала она в ответ. – Оно ведь не последнее.

Они все утро ходили из универмага в универмаг, чтобы посмотреть на кожаные изделия и цены на них. На Кэтрин произвело впечатление, что «Кожа Коупленда» повсюду хорошо представлена и ценится дороже всех, но Гарри был расстроен. Не зная, как обстояли дела раньше, она не видела, что витринные площади «Кожи Коупленда» резко сократились, а продажи, соответственно, упали. Когда-то цены на их изделия были стабильны, и они занимали половину площадей в специализированных отделах. Сейчас им отводили в лучшем случае двадцать процентов, и продавались они хуже более дешевого импорта, сопоставимого по внешнему виду и качеству.

Перед «Саксом» они сделали остановку в магазине «Кожи Коупленда» на Мэдисон-авеню, где Текстон и Генри бессильно огорчились и в то же время преисполнились гордости, догадавшись, что их хозяин помолвлен с Кэтрин Хейл. Они знали Билли. Они знали деда Кэтрин. Их притягивали такие люди, при случае они норовили упоминать их имена и преувеличивать свое знакомство с ними, чтобы почувствовать себя важными персонами, так как чувство собственной значимости является единственным сокровищем, ради которого на Манхэттене всегда готовы лгать, мошенничать и убивать. Это главное, ради чего трудятся жители Нью-Йорка, деньги и товары для них второстепенны. Они готовы обходиться без пищи и воды, а при необходимости – даже и без кислорода, пока могут касаться, видеть или слышать кого-то с более высоким социальным статусом, чья слава будет передаваться им микроскопическими дозами, атом за атомом, остаточным запахом, который неощутим для ищейки, но которого им хватит до самой могилы: Мы с Мироном однажды поймали такси, в котором всего неделю назад ехал Фрэнсис Кс. Бушман [71] .

Таким образом, Генри и Текстон были рады почуять помолвку. Но при этом их охватила глубокая тревога, что дочь образцового представителя их вида опустится до брака с евреем (это было почти так же неприятно, как если бы она вышла замуж за негра), пусть даже это был их работодатель, пусть даже они любили его отца и безмерно уважали его самого, а он обращался с ними справедливее и щедрее, чем кто-либо на свете. Кровь важнее всего. Она была прекрасна, обладала потрясающей внешностью и поразительным характером, почти не от мира сего. Она была светлой там, где он был темным. Глаза у нее походили на драгоценные камни, а у него – на угли. У нее были идеальные манеры, а он не мог получить хорошего воспитания по определению.

У Текстона вырвался вопрос:

– Если бы вы и молодая дама вступили в брак, то венчались бы в церкви? – Это было не просто дерзко, это было почти бе-зумно, но он ничего не мог с собой поделать.

Будучи шокированным, Гарри все-таки ответил:

– Скорее всего, у нас была бы гражданская церемония.

– О.

Это «О» походило на хлопанье тысячью дверей, но Гарри, в отличие от Кэтрин, чьи глаза вспыхнули гневом, остался невозмутим. Вскоре, однако, они углубились в разнообразные коммерческие вопросы, и она оставила их, чтобы побродить по магазину.

Все было отполировано и сияло, как золотая монета. Каждый предмет был самого высокого качества, каждая поверхность блестела и выглядела роскошно. С другого конца помещения Кэтрин заметила, что Генри и Текстон одеты в визитки, что придавало всему помещению атмосферу дома викария. Кэтрин, хоть и досадовала на них, понимала, что Гарри в них нуждается. Если бы ему самому пришлось стоять за прилавком, он никогда не сумел бы предстать таким же элегантным и любезно-само-уничижительным, как они. И она спрашивала себя, передастся ли их детям это невидимое преимущество, эта заложенная от природы уверенность, которую нельзя подорвать поражением, даже если в них будет столько же ее крови, сколько и его.

Позже, на диване, когда за ворот ее платья стекала вода, прохладные испарения которой глубоко и тонко ее возбуждали, она косвенно затронула эту тему. Это испортило расклад, потому что она надеялась, что они сядут в такси, что, приехав к нему домой, она уже почти потеряет самообладание из-за поцелуев, которые продлятся всю дорогу до Сентрал-парк-уэст, и что в этот день ухаживание завершится близостью. Вскоре наиболее естественным для них будет лежать час за часом, вжимаясь друг в друга, сцепившись в паху, обливаясь потом и смешивая дыхание. Вскоре это произойдет, ибо до сих пор они откладывали этот миг, ограничиваясь галлюцинаторным наслаждением, которое расцветит и возвысит их любовь на всю оставшуюся жизнь. А теперь время пришло. Но она не могла не спросить его снова:

– Почему ты не борешься?

– С кем на этот раз?

– С Руфусом, с Генри, с Текстоном, со мной, с моими родителями, с Виктором, со всем миром, который говорит и чувствует, будто мы с тобой не подходим друг другу, будто с твоей стороны смешать свою кровь с моей будет каким-то осквернением.