На солнце и в тени - читать онлайн книгу. Автор: Марк Хелприн cтр.№ 39

– Корнелл, меня тревожит, когда вы говорите, как Сфинкс.

– Хочешь, чтобы я говорил, как Сфинкс?

– Нет, я не хочу, чтобы вы говорили, как Сфинкс.

– Я поговорю, как Сфинкс. – Он сложил салфетку и провел большими руками по гладкому прилавку, отполированному, как столешница стойки бара. Потом посмотрел на часы. Он был расстроен.

– Что?

– Пальто.

– Пальто, – повтори Гарри.

– Сегодня утром, едва мы приступили к работе, явились два типа.

– Два пальто?

– Двое мужчин в пальто.

– На дворе июнь. Зачем кому-то ходить в пальто?

– Вот ты и скажи.

– Я не знаю.

Перед ними поставили их заказы.

– Зачем кому-то надевать пальто летом?

Влюбленный Гарри был так счастлив, что не мог взять в толк тревоги Корнелла.

– Может, им холодно.

– При восьмидесяти-то градусах? [33]

– Может, они только что переболели, перенесли какую-то серьезную психическую травму или, допустим, живут на Гавайях, так что здесь им сравнительно холодно. Эскимос, окажись он здесь хоть зимой, мог бы обойтись гавайской рубашкой.

– Ничего более глупого от тебя не слыхивал.

– Тогда сами скажите.

Корнелл отхлебнул кока-колы из стакана с надписью «Кока-Кола».

– Чтобы скрыть оружие. Пистолеты. Бейсбольные биты. Не знаю.

– Вот оно что.

– Да, вот так.

– Чего они хотели?

– Ты когда-нибудь задумывался, на что мы тратим пятьсот долларов в неделю наличными?

– Мы за многое платим наличными.

– Может, сотню в неделю, не больше.

– Какие-то выплаты? За что? За вывоз мусора? Полицейским? Инспекторам?

– Только на Рождество или когда инспекторы начинают нас трясти. В основном они пасутся на новом строительстве.

– Крышевание? Как давно это тянется?

– Примерно с двадцать третьего или двадцать четвертого.

– Отец платил?

– Да.

– Какое расточительство.

– Четыре сотни в неделю Микки Готлибу.

– Знаю это имя. Я думал, они с отцом друзья.

– Гарри, с такими друзьями и дифтерия не нужна.

– Почему он ничего мне не рассказывал?

– Не хотел, что ты участвовал в таких вещах.

– А какие еще есть тайны?

– Откуда я знаю? – сказал Корнелл. – Это какие-то новые типы. Я платил сборщикам Готлиба, вот и все. Их я знал. Привык к ним. Хотите – верьте, хотите – нет, но те были нормальными. А вот нынешние готовы пощелкать кнутом.

– Что они сказали?

– Они не стали со мной говорить.

– Почему?

– Да ладно, Гарри!

– Вы сказали им, что вы владелец?

– Сказал.

– А они?

– Рассмеялись. Я мог бы показать им документы, но они все равно бы смеялись. Они вернутся, хотят увидеть белого.

– Какой в этом толк?

– Кто знает, чего они хотят? Война окончилась, все ожидают роста инфляции. Что-то должно измениться.

– Как обходился с ними мой отец?

– Твой отец был крутым.

– Ну да.

– Лучшего переговорщика я не видывал.

– Что он делал?

– Платил им, сколько они запрашивали.

– Они ведь не природная стихия, – сказал Гарри.

Корнелл вытянул шею, чтобы посмотреть на часы у дальнего конца прилавка. С запрокинутой вот так головой он слегка походил на черепаху.

– Беда в том, что они могут взять что угодно. Им наплевать. И заявились-то как раз не вовремя. Справишься ты с этим? Боишься?

– Немного. Что странно, всего неделю или десять дней назад я бы не испугался.

– Это из-за девушки?

– Да.

Чары молодой женщины естественны, нескончаемы и не требуют усилий. Легкие и изобильные, они преодолевают пропасть безмолвия и наполняют память, пока та не озарится ими, как в сновидении. Из-за Кэтрин Гарри почти не мог думать о визитерах, которых ожидал. Помимо пустых пальто, движущихся, как куклы на палочках, их образ оставался в его сознании размытым, но даже если бы он представлял их себе совершенно точно и в полной мере осознавал исходящую от них угрозу, это не затмило бы его постоянного воспоминания о ней, такого полнокровного, словно она была рядом. Он мог лишиться равновесия на лестнице, а то и руки в каком-нибудь станке. Он ходил так, словно был слегка опьянен то ли вином, то ли каким-то наркотиком, всецело занятый мыслями о ней, в которых различал и воспроизводил короткие отрезки движения, звука, речи и запаха. Он не знал, сколько минут провел стоя на стремянке на колесиках, на последней ступеньке которой были уложены коробки, в мельчайших подробностях вспоминая два поцелуя, каждое сказанное ею слово и то, как она их произносила, каждое ее движение, ее лицо, одежду, духи и браслет на запястье. Этот браслет представлял собой полоску витого золота, к которой крепились три крошечные золотые печатки. Одна была вырезана в виде льва, другая – какой-то птицы, а третья – человечка, и каждая служила основой для плоского камня – рубина, сапфира и изумруда – для отпечатывания в воске. Работа была такой тонкой, что он, даже не думая, что она сможет на это ответить, на всякий случай спросил у нее, кому принадлежали эти печатки раньше.

«Красная – герцогу де Ларошфуко, – сказала она, – зеленая – королеве Анне, а голубая – кому-то из Медичи, забыла, кому именно. Их происхождение не вполне достоверно. Они у меня давно, с тех пор, когда я была маленькой». – Она ничуть не изумлялась обладанию такими вещами.

«Знаете, – спросил он, – как они выглядят у вас на запястье, рядом с вашей кистью, оттеняемые вами?»

Она взглядом дала ему понять, что никогда об этом не думала.

«Не имеет значения, кому они принадлежали раньше», – сказал он.

«Я немного боюсь потерять их, – сказала она, – но к этой блузке мне нужно было взять что-нибудь мощное, для равновесия».

Разбуженный выбросом адреналина, он удержался за миг до падения со стремянки, но если бы и упал, то наверняка не почувствовал бы боли. Гарри оставался погруженным в воспоминания о Кэтрин, даже когда на складе появился Корнелл, который сказал:

– Они здесь, в офисе. Прошли прямо мимо тебя. Я отправил Розу в канцелярский магазин.

Теперь он столкнулся с противонаправленной силой. У обоих были огромные лица, которые заставляли думать о расплющенных верхушках колышков для установки палаток и о мясной лавке, где с крюков свисают огромные куски красного мяса, растянутые собственным весом. Эти люди выглядели так, словно изголодались по насилию, в котором им по своей жестокости отказывал мир. Они были огромны чуть ли не как слоны, двигались как волки, а маленькие их глазки вполне подошли бы крысам.