На солнце и в тени - читать онлайн книгу. Автор: Марк Хелприн cтр.№ 138

На второй день из тыла пришел грузовик с боеприпасами для противотанкового орудия.

– Где пушка? – спросил мастер-сержант у Гарри, опустив стекло, а затем, когда заметил знаки отличия, плохо видимые из-под одеяла, которое Гарри сжимал у основания шеи, добавил: – Сэр.

– Какая пушка?

– Восемьдесят восьмая. По данным воздушной разведки, на пересечении этой дороги и линии фронта должна быть трофейная пушка, – сообщил сержант, перекрикивая рокот двигателя.

– С чего они это взяли?

– Или сказал кто-то, или просто с потолка, – ответил сержант.

– Вон линия фронта, – заявил Гарри, указывая на поле, которое начиналось в ста футах от того места, где они стояли. – Здесь нет пушки. Здесь только рота пехоты, окопавшаяся с севера и с юга от дороги. Ни танков, ни артиллерии.

Сержант выглядел усталым.

– Тогда мы поехали обратно.

Шофер сказал ему, что надо расчистить площадку, чтобы развернуться.

– Займись этим, – сказал сержант, а затем закрыл глаза и откинулся на спинку сиденья.

Гарри подошел к задней части грузовика. В кузове дрожали два солдата, сидя на ящиках с трофейными снарядами для трофейной немецкой противотанковой пушки 88-го калибра. У них также была литровая бутыль с оружейным маслом и четыреххлористым углеродом, шомпола и десятки упаковок новой оружейной ветоши. Это были маленькие рулоны фланели высотой в фут и толщиной в телеграфный столб. Примерно через каждые шесть дюймов синяя линия от края до края полотна отмечала место, где артиллеристам надлежало отрезать куски, чтобы затем вставлять их в щель головки шомпола и проталкивать в стволы орудий.

– Не могли бы вы отмотать пять-десять футов от одного из рулонов? – спросил Гарри.

– Нет, а то прямиком на гауптвахту, – сказал один из рядовых с голубыми глазами и угреватым, восковым от холода лицом.

Гарри полез в карманы шинели.

– Как насчет сигарет?

Он частенько использовал сигареты из своего офицерского пайка в качестве валюты.

– Сколько?

– Какая ваша цена?

Прыщавый рядовой не стал долго думать.

– Сигарета за секцию.

– За три, – сказал Гарри.

– За две.

– Договорились.

– Сколько вам надо?

– Двадцать. – Он решил, что этого будет более чем достаточно, чтобы завернуть собаку. Он начал вытаскивать половину сигарет из полной пачки, а солдат развернул фланель, пересчитал секции и обнажил штык, чтобы отрезать оговоренную длину.

– Отставить! – скомандовал сержант, наблюдавший за ними, стоя в снегу.

Смущенный, Гарри сунул сигареты обратно в пачку. Он ненавидел запах табака на пальцах, но умел проделывать это очень быстро, напрактиковавшись заряжать магазин карабина. Еще более смущенный рядовой скатал обратно фланель, словно это была штора, которая пришла в ярость и вращалась со свистом, какой обычно издает падающая бомба.

– Вылезайте из грузовика, – сказал сержант обоим рядовым, хотя провинился только один, – и убирайте снег. Водитель не обязан этим заниматься.

Они спрыгнули и принялись отбрасывать снег руками. Сержант стоял позади, охраняя содержимое грузовика. Участвовавшего в преступном сговоре Гарри он теперь, как только предоставлялась возможность, именовал сэр с явным презрением: Гарри, капитан, стал для него просто попрошайкой. Но Гарри это не волновало. Экипаж грузовика вернулся в кабину, хлопнув дверцами, и грузовик развернулся. Когда он отъезжал, заднее полотнище на мгновение откинулось и прыщавый солдат выглянул и посмотрел направо и налево, как будто сержант мог бежать рядом.

А потом целый рулон фланели вылетел из кузова, как торпеда, выпущенная эсминцем. Гарри смотрел, как он описывает дугу. Многое теперь, как ему казалось, происходило в замедленном темпе, а это – особенно. Фланель была белой, как снег, с синими полосами, и, поймав рулон, он молча, одними губами сказал: «Спасибо» – и поднял левую руку, подтверждая получение подарка. Прыщавый солдатик казался довольным и исчез за брезентовой полой, только когда грузовик скрылся из вида.

Когда Гарри обернул фланель вокруг спины и живота собаки, затем крест-накрест вокруг передних лап и шеи, закончив опять под животом, Дебра, которая были напугана шквалом минометного огня в нескольких милях к северу, вдруг перестала дрожать. Счастливый, словно получил Нобелевскую премию, стал отцом или поставил на лошадь четыреста к одному, Гарри ходил от позиции к позиции и раздавал куски фланели. Солдаты повязывали их вокруг головы, как бурнусы, или использовали более прозаично: в качестве шарфов или как замену носкам: с портянками обувь сидела туже, но зато они были чистыми, теплыми и плотными.

– Это лучше, чем переспать, – сказал Байер.

После того как все взяли, сколько кому нужно, осталось еще много. Сначала Гарри сделал себе пару портянок для сапог, которые у него так сильно растянулись, что ногам в них не было тесно даже с фланелью. Он закутал фланелью голову и шею, как делали другие, снял шинель, свитер и рубашку и, стоя полуголым на снегу, обмотал торс фланелью, чтобы она служила как нижнее белье. Рисковать накопленным под одеждой теплом стоило, потому что, вернув все слои одежды на место, он впервые за много недель почувствовал себя чистым и согревшимся. Это породило грустную эйфорию.

Он поел, выпил горячей воды, почистил зубы и, поскольку было тихо, а в караул предстояло идти только в четыре часа утра, улегся спать с собакой, сидевшей на подстилке из хвои рядом с его спальным мешком, и натянул одеяло на них обоих. Собака больше не дрожала и сразу же заснула. Правда, ветер, дувший Гарри в лицо, имел температуру явно ниже точки замерзания воды, но все остальное было укрыто и согрето.

Холодный воздух пах особенно хорошо, потому что в нем не было примеси пороха. Можно было спать до четырех утра, а сейчас было только шесть вечера. После десяти часов крепкого сна без атак, без внезапных подъемов, ничем не обеспокоенный и не разбуженный, он будет как будто заново родившийся. Он спал и видел не то чтобы сон, но точное воспоминание, такое живое и настоящее, что иллюзия не вызывала сомнений в своей реальности и была не только более желанной, но и более подлинной, чем сон на снегу на линии фронта в непосредственной близости к немецким танкам.

В начале двадцатых, после Великой войны с ее огромными жертвами, число которых выросло из-за эпидемии гриппа и малой экономической депрессии в начале десятилетия, Нью-Йорк был тихим и медленным, подобно инвалиду, который преодолел болезнь, но остается чрезвычайно слабым. Взросление Гарри совпало со спадом, предшествовавшим оживлению и процветанию, под знаком которых прошли все остальные годы этого десятилетия вплоть до краха в самом его конце. В детстве он свободно гулял по городу. Плавал в реках, несмотря на запреты, взбирался на балки и мосты, хотя это ему тоже запрещали, ездил на задних бамперах автобусов и троллейбусов, хотя и этого нельзя было делать, и бродил по множеству миров, которые были тогда пригородами Нью-Йорка. Это ему разрешалось. Это был только один город, но никто не мог увидеть его полностью, даже если бы расхаживал по нему все время, потому что город ежечасно менялся и, с какой бы скоростью или как долго ни предпринимались бы попытки, объять его весь было невозможно.