– Страшно подумать, – сказала Аня, – что жизнь может существовать без тебя, и если вдруг ты исчезаешь, она этого даже не заметит.
Это было сказано так чисто и искренне, что я не мог в это не верить.
– Самое страшное – смотреть, как люди каждую долю мгновения изо дня в день умирают, упорно не желая замечать этого и не предпринимая никаких попыток что-либо изменить.
– Да, человек смирился со смертью, тупо ожидая ее прихода, днем раньше или часом позже, ему все равно, так уж он устроен, и изменить эту установку вряд ли кому-то удастся.
Мы уже не спорили.
– И только мы, наконец, сможем… – попытался было я бросить щепотку оптимизма в тлеющий костер ее грустных мыслей, но Аня тотчас остановила меня.
– Реет, объясни мне, скажи, пожалуйста, зачем таким вот как ты, нужны такие как я?
– Зачем!? И ты еще спрашиваешь?
– Я хочу знать.
– Ань, ты же знаешь все мои приоритеты. И знаешь, что на карту поставлена, скажу тебе так – наша честь. Да, честь. Не больше, не меньше! Терпеть не могу красивостей, но только наши с тобой честь и достоинство, и работа, работа и работа в поте лица, если хочешь – до крови, способны изменить ход истории. Теперь мы, наш ум и наш дух сотворят то чудо, которого человечество ждет сотни тысяч лет – преображение человека. Это ж ясно как день! Не знаю, но, возможно, это и будет потом читаться историей, как второе пришествие. И нам – зачтется. Мы заслужим благоговение Неба…
– Ты диктатор.
– Я, возможно, не очень добр, – сказал я, – зато очень надежен. Ты же знаешь: я не сойду с этой дорогой мне дороги чего бы мне это не стоило. У тебя еще будет время убедиться в этом и поверить, слышишь, поверить мне. И ты мне нужна…
– Зачем?
– Ты как Жора со своим «зачем»!
– Ты не очень-то вежлив со мной.
– Теперь мы – как сиамские близнецы. Я без тебя, без твоих рук, без твоих… Ну, ты знаешь…
– Не знаю, – сказала она, – говори.
– Ты знаешь, ты не можешь не знать.
Мы стояли друг перед другом, как на исповеди.
– И Бог будет с нами, – сказал потом я, – если что – Он поможет. В конце концов Он придет к нам. Мы ведь долготерпеливы.
– Ты говоришь о Боге таким тоном, будто бы он твой лучший друг.
– Я уверен!
– Ты уверен?
– Нужно только крепко держаться Его пути, – сказал я, сжимая ей руки до боли, – и идти след в след по Его стопам. След в след. И Он всегда будет рядом.
Аня попыталась высвободить руки, я не отпускал.
– Тебе же известен закон Паскаля: жить так, словно Бог следует за тобой по пятам, все видит, все слышит, дышит тебе в затылок и читает твои мысли. И потворствует твоему успеху.
– Ну и силища, – сказала Аня, потирая пальцы, когда я отпустил их на свободу, – посмотри – они посинели…
Ане хотелось, я это видел, услышать от меня то, чего ей не мог сказать никто: ты – мой Бог. Богиня! Но и я не сказал. Зачем? Она это знала и без моих слов.
– Я много думал, прежде чем предложить тебе…
– Мне всегда нравилось, как ты думаешь.
Она помолчала секунду и добавила:
– Ты взвалил на себя роль Бога. Это непосильная ноша.
– Бог, – сказал я, – не по силам не дает.
Мы шли по мосту. Сена сияла огнями.
– Твоя логика вынуждает признать, что…
– Да, – сказал я, – вынуждает. И ты знаешь: с логикой у меня все в порядке. Она безупречна.
– Да уж, знаю. Это я знаю.
– А я знаю тебя, – сказал я.
– Да, – сказала она, – знаешь… Ты знаешь, что если тебе это надо я – готова. Теперь я для тебя – раскрытая книга.
Она сделала широкий шаг вперед и повернулась ко мне через левое плечо.
– Если это тебе поможет.
Казалось, уже все сказано. Я затруднялся в выборе новых слов. На мой взгляд, Пирамида уже так сверкала, что ее невозможно было не видеть. Этого мало – Ее нельзя было не признать!
Бывали паузы, когда мы подолгу сидели, ни слова не произнося. Потом я читал ей стихи…
– Бродского.
– Бродского? И вот я дождался своего: наконец я услышал ее долгожданное «да»!
– Что ж, едем, – сказала она и взяла телефон, – когда вылетаем? Мне необходимо уладить кое-какие дела…
Так она пошутила, и я с радостью разделил ее желание тот же час бросить все и лететь, и лететь… Я понимал, что дела есть дела, и каждое из них требовало завершения. С этим не считаться в этом мире нельзя. Оставалось ждать.
Потом она меня провожала.
– Обнимемся что ли? – предложил я.
Она подставила щеку.
– Чмокни меня на прощание, увидимся.
Мы стояли в здании аэровокзала, смотрели в глаза друг другу и улыбались. Нам жаль было расставаться.
– Реет, спасибо тебе, – сказала Аня.
– Я же ничего для тебя не сделал.
Как будто нам больше нечего было сказать друг другу.
– Я позвоню.
– Скоро увидимся, – сказала она еще раз.
Я держал ее ладони в своих руках.
– Не хочется уезжать.
– Оставайся.
Мы только улыбались.
– Я привыкла к тому, что все хорошее быстро кончается, и все-таки не хочется тебя отпускать. Оставайся.
– Пока, – сказал я, – найдемся.
Еще раз чмокнул ее в щеку и отпустил пальцы. Она приложила левую ладонь к моей щеке и произнесла почти неслышно:
– Я надеюсь, что и тебе повезло: у тебя есть теперь я. Не потеряй меня снова…
Глава 14
Что в Ане было такого, без чего наши дела пошли бы вкривь и вкось? Теперь я знал, что это было: ее небесный свет. Я об этом ни разу не упомянул, но это было действительно так. Я не встречал человека, кто бы мог так, как она это делать. Никто меня не устраивал и устроить не мог. В ней сочеталось такое множество качеств, что только она, из множества людей, которых я хорошо знал и, я уверен, мог еще узнать, только она могла это делать наилучшим образом. Все их, эти качества, можно свести к одному-единственному – уметь разговаривать с ДНК. Это невероятно!
Меня вдруг осенило: это даже не дежа вю, это было всегда! Ведь это она оживила мои клеточки той чудной ночью в подвале бани, когда мы у какого-то ветхого термостата занимались там… Ведь это ей я обязан верой в себя, в свое дело, наконец, в нашу Пирамиду жизни. Ведь это ее «У вас, Орест, все получится» вело меня через тернии к звездам… В чем же дело теперь, когда мы наполовину взобрались на свою Пирамиду? Почему она все еще сомневается?