– Три, с самыми длинными стеблями, – попросил я цветочницу.
– Il est bon? Берите семь…
[13]
– It's, okay, – сказал я. – Oh, isn't it lovely!
[14]
Я узнал ее сразу, как только она появилась на пешеходной дорожке. Я не мог ее не узнать! Ее фигура, ее походка, ее поворот головы, когда она о чем-то спросила сопровождавшего ее крепкого парня в желтой безрукавке и линялых джинсах, все было знакомо до кончиков пальцев, до корней волос.
– Познакомься, это Анри, – сказала она, улыбаясь. – Как тебе наш Париж?
Это «наш Париж» прозвучало так вызывающе просто, словно Аня спросила, не простыл ли я.
– Это тебе, – сказал я и протянул ей розы.
Затем я, бросив короткий взгляд на ее спутника, назвал себя и пожал протянутую мне руку. При этом Анри что-то сказал по-французски, на что я только кивнул. Мы пошли по направлению к автостоянке, Анри плелся сзади. Аня сказала:
– Месяц тому назад я не заметила седины на твоих висках. Что-то случилось?
Я улыбнулся.
– Ты к нам надолго?
Улыбка сошла с моего лица, я остановился и посмотрел Ане в глаза.
– Пока не увезу тебя отсюда.
Аня, казалось, не слышала моих слов. Мы прошли несколько метров в молчании, затем она спросила:
– Где ты остановился?
– В Булонском лесу.
Аня как раз искала в сумочке ключи от автомобиля, и на мою шутку никак не прореагировала. Затем сказала:
– У меня к тебе тоже деловое предложение.
Ее запахи меня всегда очаровывали.
– Ты прекрасно выглядишь!
– Мог бы сказать мне об этом в прошлый приезд.
Она сама села за руль красивой красной машины с открытым верхом. Анри расположился рядом, а я забрался на заднее сидение.
– Так где ты остановился?
– В «Бристоле». Я люблю трюфеля.
– Перебирайся ко мне.
Меня просто ошеломило ее предложение.
– Этот Анри, – спросил я, – твой… Кто он?
Что это – ревность? Я был убит наповал собственным вопросом.
– Зачем ты спрашиваешь?
– У него есть ты. Я бы с ним поменялся местами.
– Ему нелегко…
Я не отрываясь смотрел на ее роскошные, исхлестанные встречным ветром рыжие волосы, на знакомые хрупкие и сильные загорелые плечи, открытую спину с милой цепочкой шелковых позвонков. Наш разговор был ни о чем.
– Нет, я не устал, – сказал я, когда она проявила заботу о моем самочувствии, – ты же знаешь, что я готов работать часами.
– Показывать время? – пошутила она.
Мы уже знали, что только оставшись вдвоем, мы сможем сказать друг другу те слова, которые снова сделают нас близкими, может быть, парой. Нужно было избавиться от Анри, и я понимал, что это случится при первом удобном случае. Он что-то говорил, но Аня, отвечая ему, не слышала его. Поэтому он так часто переспрашивал. Ее неподвижная голова, сжатые губы, чуть выдвинутый вперед подбородок и крепко сжатые пальцы на кожаной желтой оплетке рулевого колеса, все это свидетельствовало о ее продвижении к цели и было хорошо мне знакомо. О чем она думала? И какую цель преследовала сейчас?
Глава 21
Мы доехали до окружной дороги, и как только пересекли ее, Аня припарковала машину у тротуара.
– La sflance est close, – бросила она Анри, не поворачивая головы.
Он сидел и молчал, затем неспешно прикурил сигарету. Я безучастно наблюдал за торопливыми прохожими, рассматривал витрину магазина. Спать не хотелось. О каком совещании шла речь, я понятия не имел.
– Ne m'en veuillez pas, – сказал Анри
[15]
.
Аня кивнула. Затем посмотрела на него и улыбнулась.
– Опять эти твои русские штучки, – недовольно буркнул Анри на плохом русском и приоткрыл дверцу.
И мне вспомнился день, когда Аня еще там, в полуподвале бани перечеркнула весь наш кропотливый труд, все наши надежды на достижение какого-то очень важного результата. Тогда она вот так же сидела и молчала, не обращая внимания на наши уговоры и устрашения, и когда я, не сдержавшись, попытался заставить ее выполнить какую-то никчемную операцию (не припомню какую), она вот так же посмотрела на меня и улыбнулась. Точно так же. И я тут же понял, что мы проиграли. Тогда все мы потеряли уйму времени лишь потому, что я перешагнул, как потом объяснила Аня, грань дозволенного. Я до сих пор не могу определить эту грань, а кто может? У каждого она своя. Анри, лениво выбравшись на тротуар, не успел встать на вторую ногу, как машина резво сорвалась с места и дверца захлопнулась с помощью инерции. Аккуратно перестроившись в скоростной ряд, Аня сильнее нажала на акселератор..
– Ты выспалась? – спросил я, чтобы что-то спросить.
– Ненавижу объяснения.
– Подскажи, что мне Жоре купить в подарок?
– Ты стал делать подарки мужчинам?
– Да нет, – сказал я, – не в том смысле…
– Купи ему крепкие очки в тысячу диоптрий, – сказала Аня.
Так она выразила Жоре свое недовольство, мол, мог бы рассмотреть ее и получше.
Глава 22
Мы промчались мимо Триумфальной арки, выскочили на уже знакомые мне Елисейские поля, затем свернули налево и стали взбираться на гору. Аня спросила, когда я улетаю домой. Я пожал плечами.
– Все зависит от тебя.
Аня засмеялась. Я вспомнил этот забытый простой ясный смех, когда в ее голубых глазах появляются игривые чертики, а губы приоткрывают стройные ряды длинных, как у актрис Голливуда жемчужин, эти ямочки на щеках в уголках губ, эти сочные губы… Я помню сохнущего по этим губам Стаса. Да и сам я потом не раз нахваливал эти губы самой Ане, словно она не ведала и не знала всех их достоинств. Тогда ей было шестнадцать и она была школьницей.
– Куда мы едем? – спросил я.
– Я хочу есть. Мы заберемся на butte aux Cailles
[16]
.
Этих трех слов, произнесенных вскользь, как мне показалось, на чистом французском, было совсем недостаточно, чтобы оценить знание языка, но вполне хватало, как это вскоре и подтвердилось, чтобы она могла называть этот город своим.
«Как тебе нравится мой Париж!?».
Я вдруг подумал, что ни один город мира мне никогда не хотелось назвать своим. Пятнистые платаны на площади Поля Верлена. С Атлантики густой чередой тянулись влажные облака, было еще рано и на самом деле так тихо, точно жители на время покинули город, хотя часы показывали уже 10.02. Люди словно вымерли, хотя был только четверг. Мы сидели с Аней на открытой террасе, ели горячие круассаны с миндальными орехами и болтали о чем попало. И ни слова о причине моего внезапного появления в Париже.