Археология оружия. От бронзового века до эпохи Ренессанса - читать онлайн книгу. Автор: Эварт Окшотт cтр.№ 53

Рис. 81. Изображение одного из стражников Ирода из Евангелия Оттона III. 983–991 гг.

Норманнский щит использовали в конце X в., в чем мы можем убедиться благодаря иллюстрации в Евангелии Оттона III, созданном между 983-м и 991 гг. (рис. 81). Здесь изображен человек, которого можно легко перепутать с воином 1150 г.: на нем конический шлем с куском полотна на затылке, кольчуга немного короче норманнской, под которой одет килт из полотна или чего-то вроде того, а длинный щит закрывает его от колена до плеча [22] .

За ним стоит еще один человек и держит меч с круглым навершием, центр которого выкрашен красным – как я уже говорил, это признак недавнего происхождения такого типа навершия. Воин, одетый практически так же, возникает на купели черного мрамора в Льеже, которую можно датировать 1120 г.

Рис. 82. Щит, сделанный так, чтобы соответствовать расстоянию между всадником и шеей лошади

Щит описываемого типа носили всадники, и его форма диктуется пространством от шеи коня до бедра седока (рис. 82). Нетрудно догадаться, что круглый щит плохо защищал бы его с левой стороны, в особенности при использовании копья. Длинный щит не только заполняет брешь, но и защищает ногу.

На гобелене многие англичане изображены пешими, но с длинными щитами, хотя многие используют старомодные круглые образцы. Чувствуется, что если бы Льот использовал такое же защитное приспособление, то не умер бы от удара, который нанес ему Эгиль. Возможно, именно о нем говорилось в саге о св. Олаве, где короля предупреждали, что на борт корабля его принесут на собственном щите; хотя кажется сомнительным, что такие вещи использовали на море: на борту корабля длинный щит был бы так же неуклюж и бесполезен, как круглый – в конном бою.

Большой английский топор, множество образцов которого подняли со дна Темзы, хорошо изображен на гобелене; и мы видим, что длина древка составляет добрых 4–5 футов. И это заставляет вспомнить пастуха, рассказавшего Хельги Хардбейнссону о лезвии топора, которое, казалось, было длиной в два фута. Недостаток этого топора состоял в том, что его приходилось держать двумя руками и обходиться при этом без щита.

И норманны и саксы использовали одинаковое оружие: копья, мечи, а также, хотя и реже, дубины и булавы. Большую часть боя норманнские рыцари несли свои копья на вытянутой руке, либо в позиции, из которой его можно было бросить как дротик, либо держа низко. Только в очень редких случаях его прислоняли к плечу, как мы могли бы ожидать.

Рис. 83. Штандарт в виде дракона из «Золотого Псалтыря» монастыря Св. Галла. До 883 г.

В манускрипте Галла «Золотой Псалтырь», на который я уже ссылался, нарисован солдат (вооруженный в точности, как Саул на рис. 76) с копьем, прислоненным к локтю. Однако вероятно, самая интересная деталь этого рисунка другой всадник, несущий перед собой штандарт – не флаг или флажок, а фигуру дракона, закрепленную на шесте (рис. 83) в той же незабываемой манере, в которой был выполнен римский орел, знамена египетских номов и полковые значки армий фараона. Этот дракон очень похож на штандарт Гарольда, изображенный на гобелене, на знаменитого Дракона Эссекса. У континентальных саксов тоже можно найти такие знамена.

Люди из Бурфорда в Оксфордсшире ежегодно в течение 150 лет носили фигуру дракона «во всех концах города, в великой радости, и к ней добавляли изображение великана» в честь победы над королем Мерсии Этебальдом, после которой он потерял свой «штандарт, на котором изображен был Золотой Дракон». В описании сражения, произошедшего перед битвой при Бруненбурге (сага о Бойле), мы читали о том, как Торольф велел трубить в рога, издавать боевой клич и развернуть штандарты. Здесь не говорят, что это был за клич, и в целом все саги об этом умалчивают.

Это, возможно, был один из самых распространенных боевых кличей язычников-викингов, который их христианские потомки все еще использовали в моменты высочайшего напряжения. В начале битвы при Сенлаке саксы кричали: «Святой Крест» и «Всемогущий Боже», но по мере того, как сражение делалось жарче, они перешли на простое «Прочь, прочь!». Уэйс в «Романе о Ру» рассказывает нам об этих криках.

Тактическое использование лука, без сомнения, ускорило поражение саксов, поскольку, если бы в критический момент сражения, когда его самые стойкие воины изнемогали под ливнем стрел, Гарольд не был бы выведен из игры, то за стеной из щитов вокруг штандарта они могли бы продержаться до ночи и тогда исход сражения, возможно, стал бы иным. Однако в Гарольда попала одна из стрел, а норманнский воин зарубил его мечом, когда «рыцари Уильяма прорвались и растоптали штандарт с Драконом и знамя короля, Бойца». Когда спустился вечер, небольшая группа ближайших сподвижников сражалась до самого конца над телом короля и павшим штандартом. Такое мужество заслужило высокую похвалу их противников. «Бушует храбрость англичан и вся их слава», – говорит Норманнский Дракон, Уильям Потье: «Они всегда готовы были ударить сталью, эти сыновья древней саксонской расы, самые бесстрашные люди на земле». К рассвету 14 октября 1066 г. закатилась звезда этой расы и закончилась эпоха викингов. Завоеватель и его воины сами были норвежцами, но не оружие и тактика дедов-викингов дали им победу, а наследие готов, за семьсот лет до того уничтоживших власть Рима. В течение 300 лет, начиная с этого момента, закованный в броню всадник был лучшим инструментом войны. После того как полностью было вырезано войско Гарольда Норвежского и уничтожена армия англичан, во всей Европе не осталось дисциплинированных сил пехотинцев старой норвежской традиции; только на Востоке эти силы просуществовали еще несколько лет – в виде варяжской гвардии императоров Константинополя, да и ту в 1096 г. изрубили в куски норманнские конники.

Таким образом, изменения в способах ведения войны, впервые возникшие при Адрианополе, разрастались, пока не стали достоянием всей Европы. В течение семисот лет сила броненосного всадника росла, и еще долго он царил на полях сражений Европы. По иронии судьбы лишить его превосходства должны были потомки саксов, вырезанных при Сенлаке, поскольку в тот день, когда английские стрелы покончили с французской кавалерией на поле Креси в 1346 г., ее могуществу пришел конец.

Роберт Уэйс из Байе поведал нам свою бессмертную историю о Тайлефере, наполовину берсерке и наполовину жонглере, вплоть до смерти героя при Сенлаке, у стены из саксонских щитов. Конечно, Уэйс был занят тем, как бы рассказать замечательную историю, и совсем не заботился о достоверности исторических фактов, почему боевые подвиги Тайлефера можно считать легендой; однако «Песнь о Роланде», которую он декламировал, сидя верхом на коне, подбрасывая в воздух и снова ловя свое копье, достаточно реальна. Единственной литературной параллелью ей является «Илиада». «Песнь о Роланде» стала для средневековой Франции тем же, чем произведение Гомера было некогда для Греции: национальным эпосом не только по сюжету, но и по происхождению. Как и «Илиада», поэма рассказывает об исторических событиях, которые будоражили кровь обывателя, хотя бой в Ронсевальском ущелье трудно сравнить с великой осадой Трои. Однако точно так же, как и в гомеровском эпосе, окончательную форму произведению придал поэт, идеализировавший не менее героическую историю, послужившую основой произведения, и превративший в гармоничное целое сырой материал: баллады и легенды, которые родились среди людей, принимавших участие во всем, что случилось. За «Песней» стоят несколько веков песен и рассказов, как за «Илиадой» – гомеровский цикл. В своей нынешней форме она появилась, вероятно, в одно время с гобеленом из Байе; если Тайлефер действительно пел ее при Сенлаке, то это была более ранняя версия. Кто бы ни сложил эту поэму, он должен был гордиться результатом своей работы, поскольку она в одночасье стала гимном Франции, евангелием рыцарства. Слушателей, для которых она пелась, мало занимали сухие исторические факты: не реальный Роланд командовал арьергардом Шарлеманя во время испанской кампании 778 г., как говорится в песне, – Роланд был создан воображением поэта. Воин VIII в. превратился в национального героя, который вобрал в себя идеалы и вдохновение нарождающейся эпохи рыцарства.