Фамильные ценности, или Возврату не подлежит - читать онлайн книгу. Автор: Олег Рой cтр.№ 10

Действительно, даже под кондиционером в вигоневых пальто было жарко. Что там индийский кашемир! Коза – она и в Тибете коза, хотя и горная. Кашемировый палантин у Аркадии Васильевны был. Ну мягкий, ну нежный, такой, что в кольцо, как положено, проходит, ну приятный, ну, в общем, теплый. Но с этими «жирафо-верблюдиками» никакого же сравнения! Тем более что они такие очаровательные!

Еще бы девочкам не быть печальными – конечно, ни одна из них никогда такого пальто себе не купит. И не потому, что дорого. Жизнь большая, в ней всякое случается, и даже внезапное богатство. Но к чему в экваториальной Колумбии, где «около нуля» бывает только на тех самых высокогорных пастбищах, пальто из теплейшей «верблюжьей» шерсти?

Вот в северной, как ни крути, Москве – в самый раз.

Шуб Аркадия Васильевна действительно не любила. Это сколько же соболей, норок или куниц надо убить ради одной-единственной шубки? Да ясно, ясно, что пушное зверье нынче разводят в клетках, и никакой другой судьбы им не видать. Да и дикие, мех которых куда лучше, чем «клеточный»: и прочнее, и блеск ярче, и носится дольше, если на них не охотиться, расплодятся так, что начнут сами собой повально дохнуть. Попросту от бескормицы. То есть охотники их в некотором смысле спасают от вымирания. И защитники прав животных вызывали у Аркадии разве что скептическую усмешку своим феерическим, как правило, невежеством. И уж тем более никогда ей не пришло бы в голову отказываться от отбивной из-за того, что, дескать, корову жалко. Но все же, все же, все же. Надеть на себя «красоту», ради которой расстались с жизнью два-три десятка живых существ, – это было как-то… неприятно. Глупость, конечно, или как минимум непоследовательность, но человек – существо сложное, а красивым женщинам капризы и даже некоторые глупости вполне к лицу.

Единственное ее соболье манто тоже было «к лицу». Но висело в гардеробе на случай «протокольных» мероприятий, на которых меха – хочешь не хочешь, нравится не нравится – обязательны. Высвобождая нежную шубку из фирменного чехла, Аркадия Васильевна всегда вспоминала, как Юлия Борисова в фильме «Посол Советского Союза» «оперировала» кроличий полушубок, превращая его в «положенное по статусу» манто. И улыбалась насмешливо, как не умел, кажется, больше никто из актрис, и подмигивала своей помощнице: не мех, мол, придает важности персоне.

Светочка, Мишина жена, глядя на соболий мех, восторженно поскуливала с умильной тоской в глазах: «И не жалко вам, Аркадия Васильевна, такую красоту в шкафу держать?» И неизменно добавляла: «Я бы эту прелесть каждый день носила!» Может, намекала, что не отказалась бы от подарка, а может, просто болтала, не особо вдумываясь в то, что говорит. Привилегия молодости. Аркадия Васильевна только улыбалась типично юношеской самовлюбленности «невестки», убежденной, кажется, что все «прелести» и богатства этого мира существуют специально для ее, Светочкиного, удовольствия. И манто надевала только по «особым» случаям, когда и впрямь иначе нельзя. Как нельзя на вручение нобелевки явиться в шлепанцах.

«Настоящая» шуба у нее имелась только одна – сшитая на заказ доха из полярного волка, похожая на диковинную, очень лохматую дубленку, шерсть на «дубленке» была настолько длинная, что Аркадия иногда, развлекаясь, заплетала по отворотам капюшона и рукавов косички. Потому что волк против человека – это честно. Если волчьи стаи не прореживать, не отстреливать, так по зимней бескормице и до беды недалеко. Историки пишут, что в России после отмены крепостного права, когда традиция помещичьих охот сошла почти на нет, волки расплодились так, что вырезали бывало целые деревни. Сегодня до такого, разумеется, не доходит, но все же без контроля волчьего поголовья не обойтись. Ну и, разумеется, егеря, занятые отстрелом, всегда рады продать добытые шкуры. Отлично выделанная, вышитая по мягкой замше тонкими кожаными шнурками, доха была очень мягкая, но настолько тяжелая, что Аркадия Васильевна, надевая ее, чувствовала себя не то средневековым рыцарем в кованых латах, не то Ермаком, покоряющим Сибирь, не то Шуриком из «Операции «Ы», когда он, в овчинном тулупе и расхлябанном треухе, подменял складскую сторожиху. Правда, у Аркадии Васильевны, вместо раздрызганной заячьей ушанки, был настоящий алтайский малахай, но, глядя на все это великолепие в зеркало, она насмешливо качала головой: ну точно – Шурик, только очочков да берданки не хватает. Ну, или не Шурик, а овечка в волчьей шкуре.

Впрочем, московская зима нечасто давала возможность надевать «волчью шкуру» – жарковато в ней было.

Она вдруг вспомнила, как в конце семидесятых годов, когда зима выдалась «как в сорок первом», а по утрам вдоль некоторых улиц можно было увидеть вереницы грузовых фур, под днищами кабин горели костерки – водители разогревали моторы, ей довелось однажды «зависнуть» в гостях где-то неподалеку от Пушкинской площади. И уже на ночь глядя срочно понадобился не то хлеб, не то кефир, а может, и что покрепче. Единственным «поздним» гастрономом был «Елисеевский». И вот, уже прижимая к груди сумку с продуктами, она пробегала мимо троллейбусной остановки, к хлипкой стенке которой прижался, пытаясь защититься хотя бы от ветра, худенький невысокий негр в тощем драповом пальтишке и смешной фуражке с отворотами. С другой стороны к остановке как раз подходил здоровенный краснорожий мужик в ушанке набекрень и желтом овчинном тулупе, распахнутом на мощной груди, – мужику было явно жарко. В морозном воздухе отчетливо, почти зримо повис аромат лука и свежего перегара. Мужик, по-собачьи наклоняя голову то вправо, то влево – шапкины уши смешно, как будто и впрямь он был гигантским, вставшим на дыбы псом, болтались над желтыми замшевыми плечами, – поразглядывал приникшего к остановке негра, тот был вдвое примерно мельче, и дружелюбно поинтересовался:

– Шо, змерз, Маугли?

– С-сам-м т-ты Т-таб-бак-ки! – на чистейшем русском языке парировал тот, заикаясь от холода, шагнул в подъехавший троллейбус и умчался вместе с ним в синеватую морозную мглу.

Мужик, оставшийся остолбенело стоять на остановке, крутил башкой и что-то недоуменное про себя хмыкал. А прошмыгнувшая мимо Аркадия долго еще хихикала над «сюрпризами большого города».

Возле сиявшего теплым желтым светом газетного киоска, к которому она сейчас подходила, тоже была остановка. Две женщины неопределенного возраста, ведь зимой таких большинство, одеваются-то все более-менее одинаково разнообразно, и не разберешь толком, молодая ли мамаша перед тобой или прабабка с внуком наперевес, ждали маршрутку. Одна сокрушенно мотала головой в сине-белой «финской» шапке с вязаным орнаментом и длинными ушами, плескавшимися, как уши спаниеля или бассета, и жаловалась на рынок недвижимости. Только, мол, собралась продать дачу, а цены встали как вкопанные. Ведь постоянно росли, а тут на тебе! Даже снижаются, ужас!

– Ну и погоди чуток, – дергала серебристым плечом пуховика вторая, – сейчас конец света пройдет, и рынок двинется. Осталось-то всего ничего. Может, до Нового года еще продать успеешь. А то сейчас все с этими майя как с ума сошли.

– Ты думаешь, это из-за майя? Ну глупость же. – Узорчатые шапочные уши перестали мотаться туда-сюда.

– Ну… глупость не глупость, а похоже на то. Звонит мне давеча Жека, ну эта, с пирсингом, чего, говорит, с Новым-то годом? А у меня сейчас как раз работы полный завал, так что времени нет – ну вот совсем. Ну давай, говорю, числа двадцать первого состыкуемся, решим, что, где, кого и так далее. Она прям в ужасе: как двадцать первого? Конец же света будет! Давай в другой день! Представляешь? Она ждет конца света и попутно готовится встречать Новый год, который, на минуточку, через десять дней после этого самого конца света. Ничего так?