Значит, он не исчез – просто затаился. Высматривал,
подслушивал, а теперь страж Ангелины спешил доложить той, кто его послала, что
покушение сорвалось – и настало время расплаты.
* * *
Никита и Ангелина со всех ног побежали в проулок, но
«робеспьер» уже скрылся за углом.
– Стойте! Стойте! – закричал кто-то сзади по-русски, а потом
раздалось цоканье копыт, и их догнал Степан верхом на своем коне, ведя в поводу
скакуна Никиты.
Словно перышко, тот забросил в седло Ангелину, вскочил сам и
дал шпоры. Они миновали переулок – и наконец увидели беглеца, опять
сворачивающего за угол.
– Ох, уйдет, уйдет! – закричала Ангелина.
– Ничего, не бойсь! – просвистел Никита сквозь стиснутые
зубы и снова дал шпоры коню.
«Дочь. Ее дочь! Кто ж отец?» – мелькнула ревнивая мысль, да
и пропала. Сейчас все на свете было неважно, кроме одного: возлюбленная вновь
рядом, но сердце ее в печали, глаза застилает пелена слез – значит, надо любой
ценою утолить ее печаль и осушить слезы, чтобы только от счастья трепетало
сердце, только от страсти туманились синие глаза.
Они мчались по Парижу, ни на миг не теряя из виду беглеца,
который против воли указывал им дорогу туда, где была запрятана дочь Ангелины.
Они настигли его близ двухэтажного особнячка, стоящего в
глубине двора, под прикрытием пышно разросшихся акаций. Он позаботился запереть
за собою калитку на засов, но лихие скакуны перескочили кованую оградку, и
копыта их грозно зацокали по мощеному двору. Беглец оглянулся через плечо и,
воздев руки, прокричал сорвавшимся голосом что-то нечленораздельное. Еще раз
крикнуть он не успел – Никита свесился с коня, весь словно сделавшись
продолжением сабли своей, косо полоснувшей негодяя по шее. Тот рухнул, запятнав
кровью серые камни, и кони на всем скаку ворвались на высокую террасу дома.
Степан слетел с седла, принял Ангелину из рук Никиты, и все
втроем побежали в дом.
Однако за дверью никого не оказалось. Пуст был вестибюль, и
тишина царила вокруг, зловещая тишина.
– Сдавайтесь! – крикнул Никита. – Бросайте оружие! Всех
пощажу, если вернете ребенка невредимым!
Он ждал в ответ чего угодно: выстрела, мольбы – только не
тишины.
– Посмотри внизу, я наверх! – крикнул он Степану и уже
взбежал на первые ступеньки, но вдруг остановился как вкопанный, пристально
глядя под ноги. Тут и Ангелина со Степаном разглядели кровавые следы, пятнавшие
ступени.
Это были следы огромных ног, обутых в грубые башмаки... Они
вели наверх, на второй этаж, и если внизу они были едва заметны, то чем выше,
тем казались ярче и страшнее.
Ангелина тихо охнула и пошла вперед, как слепая, вытянув
руки. Степан и Никита, не сговариваясь, кинулись через две, три ступеньки
наверх, чтобы остановить ее, не дать ей увидеть самое страшное. Однако в
распахнутых дверях они остановились и замерли на месте, и Ангелина догнала их и
увидела черную фигуру, распластанную в луже крови.
Это был труп женщины, облаченной в глубокий траур, ее
полуседые волосы имели такой вид, словно кто-то за них крепко таскал, а широко
открытые черные глаза оледенели в последнем выражении лютой, неутоленной
ненависти.
Ангелина узнала ее тотчас, и узнала бы когда угодно, где
угодно. Маркиза д’Антраге, графиня де Лоран, графиня Гизелла д’Армонти, шпионка
Бонапарта, посланница Людовика ХVI, фрейлина Жозефины, заговорщица, убийца и
вдохновительница убийц – словом, мадам Жизель... Это была она, и она была
мертва.
Мертва! Но кто убил ее? И где похищенная Юлия? Ангелина
высвободилась из объятий Никиты и огляделась.
– Гля! – возопил Степан, тыча пальцем куда-то в угол, и они
увидели кучу тряпья, которая издала слабый стон... Это оказалась молоденькая
служаночка, только что пришедшая в сознание. Не скоро удалось вразумить
девчонку, что никто не собирается рубить ей голову – всего-то и нужно
рассказать, где ребенок и кто убил хозяйку...
Немалое минуло время, прежде чем они добились от дурочки
правды: по указке ее хозяйки девочку выкрал какой-то угрюмый великан, и принес
ее сюда, и стерег, но был с нею бережен и ласков. Он играл с ребенком и даже
пытался петь своим ужасным грубым голосом.
Уже миновал полдень, когда раздался условный стук и
служанка, отворив, увидела хозяйку. Та опрометью ринулась наверх и прямо с
порога велела великану «прикончить это отродье».
Служанка уверяла, что даже она опешила, не ожидая такой
кровожадности от своей госпожи; растерялся и великан, стал спорить с мадам:
дескать, гонцов с Елисейских полей еще не было и никто не знает, слажено ли
дело. «Мне-то что! – крикнула госпожа. – Я послала Анжель на верную смерть, она
никогда не вернется. Тебе-то какая забота? Мщение твое свершилось! А теперь убей
девчонку, получи свои деньги – и убирайся, пока русские не схватили тебя,
«московский купец»!»
При сих словах Ангелина зажала рот руками: догадка,
пронзившая ее, была слишком чудовищна, чтобы оказаться правдой! И все-таки
вещее сердце говорило, что она права...
– Госпожа подала ему нож, – тараторила служанка. – Лицо его
исказилось, и он отбросил нож. «Не хочешь?! – вскричала мадам. – Тогда я сделаю
это сама, голыми руками!» И она кинулась к девочке, словно намеревалась ее
задушить. Тогда этот человек с ревом схватил госпожу за волосы да так дернул,
что она завопила от боли, а потом подобрал с полу нож – и ударил в горло!
– Ай, молодец мужик! – взревел Степан, не скрывая восторга,
и в порыве чувств стиснул служанку в объятиях.
– А дальше? Куда он делся? Ну? – нетерпеливо вопросил
Никита.
– Я думала, и мой час настал, – всхлипнула служанка, – да
Бог спас. Этот человек схватил девочку на руки и кинулся бежать. А куда, не
знаю, потому что лишилась чувств... – роняя голову на широкую Степанову грудь,
пробормотала она.
Степан небрежно сунул ее в тот же угол, где она была
найдена, и взглянул на своего барина:
– Вдогон, ваше благородие?
– Но куда? Куда? – заломила руки Ангелина.
Степан растерянно пожал плечами:
– Да бес его ведает, куда он подевался, лиходей!
Никита молчал, чуть нахмурясь. Потом сказал задумчиво: