Варвара, сидевшая поодаль, с отвращением смотрела на
масляное месиво, облепившее голову Анжель, и медленно расплетала свою толстую –
в руку толщиной! – и длинную косу цвета воронова крыла, которой могла
позавидовать любая женщина, но Анжель не ощутила зависти, ибо понимала: Варвара
все делает напоказ, явно красуясь. «За что она меня так ненавидит?» – опять
удивилась Анжель.
Наконец Матрена Тимофеевна со вздохом облегчения отложила
гребень и велела Анжель следовать за нею. Тут же поднялась и Варвара, которой,
как поняла Анжель, была предназначена роль ее стража.
Они все трое были в одних рубашках. Матрена Тимофеевна
бестрепетно ступила из холодных сеней босыми ногами прямо на снег и пошла к приземистому
бревенчатому строению, над которым поднимался дымок. Анжель в ужасе попятилась,
но Варвара так пихнула ее вперед, что Анжель едва ли не сбила с ног Матрену
Тимофеевну. Та оглянулась, мгновенно оценила происходящее и пропустила Анжель
вперед, сурово погрозив Варваре маленьким, но увесистым кулачком. Та лишь
хмыкнула в ответ, но больше не трогала Анжель. Они прошли еще немного, и вот
уже перед ними открылась низенькая дверка, из которой дохнуло обжигающей
влагой. Баня!
Анжель выплыла из облака душистого пара и осознала, что
полулежит на мокрой лавке и все тело у нее горит – избитое, исхлестанное
веником, натертое мочалкою, а волосы, аж скрипящие от чистоты, тщательно
расчесанные, казались невесомыми.
– Жива, девонька? – вернула ее к жизни ласковая усмешка
Матрены Тимофеевны, и она поднесла к губам Анжель деревянный жбан с квасом.
Анжель пила медленно, долгими тягучими глотками. Блаженная
усталость клонила ее в сон, однако Матрена Тимофеевна властной рукой заставила
ее подняться.
– Пошли отсюда, не то угоришь. – Она покрутила пальцем над
головой, но Анжель и так поняла, что имеется в виду.
– Ну что, окунем ее в сугроб? – спросила Варвара с недоброй
усмешкою; заметив гневный огонек в глазах Матрены Тимофеевны, досадливо
отмахнулась, вдруг вырвалась из дверей предбанника и, как была, голая,
распаренная, ринулась в сугроб.
И вот она уже вбежала обратно в баню, захлопнув за собой
дверь, и снег таял, чудилось, даже с шипением, на ее медно-красном налитом
теле. Она была словно выточена из некоего горячего камня, столь безупречной
была ее стать: гладкая, поджарая, мускулистая – истинная амазонка! Рядом с ней
Анжель ощущала себя какой-то рыхло-белой немочью, однако, заметив недобро
сверкающие глаза Варвары, вдруг поняла, что и та разглядывает ее придирчиво–
ревниво, да и Матрена Тимофеевна смотрела на них оценивающе, словно не зная,
кому отдать предпочтение, ибо эти две высокие молодые женщины являли собою
редкостные образцы безупречной красоты.
– Что смотришь? – прошипела Варвара, и Матрена Тимофеевна не
без ехидства засмеялась:
– Поглядел бы сейчас на вас барин, на двух таких... Небось
пожалел бы, что у него не две уды враз!
Варвара так и передернулась:
– Ништо! Мне и одной достанет!
– Ох, душа моя, – вздохнула Матрена Тимофеевна. – Ты все о
своем!
– А что? – грозно надвинулась на нее Варвара. – Что ты
думаешь, она ему в постель нужна? Зачем, когда я... – Она осеклась.
– Вот-вот, – грустно кивнула Матрена Тимофеевна. – Ты-то да,
а он что же?
В черных глазах Варвары закипели злые слезы, а голос
сорвался на визг:
– Я не отдам его этой девке, он мой!
– Поймай ветер в поле, – ответила Матрена Тимофеевна.
Варвара повесила голову и принялась надевать рубаху, не
глядя на Анжель. Та же сидела на лавке, недоумевая – почему ей не дают одежды?
Кинули только ряднушку[36] – вытирайся, мол.
– Готова? – спросила Матрена Тимофеевна у Варвары, и та
мрачно кивнула. Потом окинула соперницу взглядом, невольно застонав, когда
глаза ее задержались на круто завившихся золотистых локонах Анжель, – и вдруг
вылетела из предбанника, так хлопнув дверью, что все вокруг заходило ходуном.
– Уезжай в деревню, Варька! – сердито крикнула вслед ей
Матрена. – Сей же день уезжай! Или за Пашку выходи, не то доведешь себя до
беды!
Потом Матрена Тимофеевна взяла Анжель за руку и втолкнула в
какую-то дверь.
Анжель с изумлением озиралась. Она очутилась в просторном
круглом зале, который был выложен бревнами, имевшими светло-золотистый свет;
огоньки нескольких свечей, стоявших в светцах[37], играли и переливались,
отражаясь в этих блестящих стенах и в поверхности круглого водоема, выложенного
камнем и занимавшего почти весь зал.
Над водой плыл духмяный травяной аромат, и Анжель, изрядно
озябнув и не найдя никакой одежды, торопливо соскользнула в теплую воду.
Она немножко поплавала, исследуя этот диковинный водоем, а
потом уселась на самый высокий из таких выступов, погрузившись по горло в
теплую воду, а головой – в свои тревожные мысли, которые доселе гнала от себя.
Все, что она успела узнать о русских за время скитаний с
отступающей армией Наполеона, сводилось к одному слову – ужас. Пепел и
развалины московские навеки погребли не только славу Наполеона, но и всякую
мысль о пощаде врагу – для русских. Они наводили ужас мстительностью,
беспощадностью и внезапностью нападений.