1937. Трагедия Красной Армии - читать онлайн книгу. Автор: Олег Сувениров cтр.№ 108

Официальная печать (а иной и не существовало в предвоенные годы в советском обществе) была полна восторженных песнопений в честь социалистической, революционной законности. Но во всех этих казенных восторгах уже изначально были заложены несовместимые противоречия. Один из видных лидеров меньшевиков П. Гарви подметил это еще в 1924 г.: «Диктатура и конституция, диктатура и законность, диктатура и общественность – вещи несовместимые в еще большей мере, чем гений и злодейство. Конституция казармы, порядок кладбища, «руки по швам» перед властью – возможны, конечно, и при комбонапартизме. Общественность, самоуправление, законность возможны лишь в атмосфере политической свободы»379.

Многое, конечно, зависело от позиции прокурора СССР. Но А.Я. Вышинский потому и поставлен был на этот высокий пост, что он не только за страх, но и за совесть служил режиму в целом, его вождю в особенности. О Вышинском много писали и пишут. Большинство авторов единодушно именуют его «обер-палачом». Но при более полной его характеристике мнения разделяются. Так, безвременно скончавшийся В.А. Куманев считал, что «этот сталинский выдвиженец не был подготовлен к столь ответственному посту (речь идет о посте прокурора СССР. – О.С.) ни по своему интеллекту, ни по образованию, ни по опыту работы, ни по морально-нравственным качествам…»380. Что касается нравственности, то она у Вышинского была специфической, типично большевистской (нравственно все то, что помогает победе коммунизма и уничтожению его врагов), а вот насчет недостатка интеллекта, образования, опыта работы – я никак не могу согласиться… Все это было при нем. Кроме всего прочего, Вышинский был, несомненно, один из самых выдающихся ораторов своего времени. Мне самому удалось в 1948 г. слышать его доклад в Москве и подпасть под обаяние его красноречия… Это был, по определению А. Ваксберга, «преступный златоуст», но златоуст.

Мне кажется гораздо более точной характеристика личности и роли А.Я. Вышинского, данная А. Ваксбергом: «Ревностных исполнителей, орудовавших за плотно закрытыми дверьми, в подвалах, камерах и кабинетах, хватало с избытком. Но мало кто мог столь успешно витийствовать на сцене – перед очами всего человечества, доводя до публики потаенные замыслы «отца народов», беря на себя и хулу, и хвалу, не стыдясь, а гордясь своей палаческой ролью. Во всяком случае, второго Вышинского – пусть даже слабой его копии – мы не имели»381.

Когда один из военных прокуроров военюрист 1-го ранга М. Ишов, добившись приема у Вышинского, доложил ему о том, что органами НКВД на местах творятся беззакония, расстреливаются безвинные люди, прокурор Союза ССР заявил ему буквально следующее: «Товарищ Ишов, с каких пор большевики приняли решение либерально относиться к врагам народа? Вы, прокурор Ишов, утратили партийное и классовое чутье. Врагов народа гладить по голове мы не намерены. Ничего плохого нет в том, что врагам народа бьем морду. И не забывайте, что великий пролетарский писатель М. Горький сказал: «Если враг не сдается, его уничтожают». Врагов народа жалеть не будем»382. И эту свою позицию прокурор Союза Вышинский последовательно проводил во всей своей практической работе. Тот же «прокурор-протестант» Ишов почти сразу же после его визита к Вышинскому был сам арестован.

Что же касается возложенного на него законом надзора за соблюдением соответствующих норм в процессе предварительного следствия в НКВД, то Вышинский не просто «умыл руки», а по существу, «поджал хвост». Признавая наличие многочисленных упрощений и извращений в ходе предварительного следствия, арестованный в апреле 1939 г. бывший нарком внутренних дел СССР Н.И. Ежов в своих показаниях довольно исчерпывающе определил сложившуюся ситуацию: «Прокуратура СССР не смогла, конечно, не замечать всех этих извращений. Поведение Прокуратуры СССР, в частности – Прокурора СССР Вышинского, я объясняю той же боязнью поссориться с НКВД и показать себя не менее «революционным» в смысле проведения репрессий. Только этими причинами я могу объяснить фактическое отсутствие какого бы то ни было прокурорского надзора за этими делами и отсутствие протестов на действия НКВД в правительство»383.

Кстати, публикатор вышеприведенного заявления Ежова недавно скончавшийся генерал-лейтенант юстиции запаса Б.А. Викторов считал ссылку Ежова на боязнь Вышинского поссориться с органами НКВД недостаточно основательной и утверждает, что Вышинский (и Ульрих) «действовали так не из-за боязни Ежова»384, а для того, чтобы угодить Сталину. Я полагаю, что здесь имело место и то и другое. Всегда считалось, что угодить диктатору, значит обеспечить себе сохранение жизни и, может, даже приблизиться к нему. Но и всепроникающий страх перед всесильными «органами» пронизывал души всех без исключения служилых людей советского общества – от глубочайшего низа до высочайшего верха. И, пожалуй, можно согласиться с утверждением В. Рапопорта и Ю. Геллера, что даже Сталин не шутил, не лицемерил, когда отвечал многочисленным просителям, что он сам боится НКВД385.

И в самом деле, было чего бояться. Можно сказать, что как класс истребляли не только кулачество, но и прокуроров, которые лишь посмели или только могли посметь пикнуть о нарушениях «революционной законности». По некоторым данным, в 1937–1938 гг. в результате «очищения органов прокуратуры от неустойчивых и разложившихся элементов» 90 процентов областных прокуроров были сняты и по большей части уничтожены386.

Чтобы читатель еще более проникся ощущением атмосферы бытия прокуроров того времени, воспроизведу выявленный Б.А. Викторовым факт, уникальный даже для тех мрачных времен. Прокурор г. Витебска, член ВКПб) с 1920 г. С.Т. Нускальтер в ноябре 1937 г. проверял законность содержания арестованных в камере предварительного заключения УНКВД по Витебской области. Узнав об этом, начальник областного управления НКВД И.А. Горбеленя задал ему вопрос: «Кто его просил заниматься проверкой?» Нускальтер ответил, что он – прокурор и поэтому имеет законное право на проверку. Тогда Горбеленя втолкнул прокурора в камеру и запер его там, сказав: «Ну а теперь выполняй свои прокурорские обязанности». По указанию начальника УНКВД «на посаженного» при таких фантасмагорических обстоятельствах прокурора было искусственно создано уголовное дело, закончившееся тем, что С.Т. Нускальтер был расстрелян387.

Конечно, подобный случай немедленного физического уничтожения неугодного прокурора высокопоставленным функционером НКВД носил экстраординарный характер. Но он мог произойти только в соответствующей атмосфере направляемого сверху фактического устранения прокуратуры от выполнения официально провозглашенных обязанностей. Очень характерен в этом отношении ответ Главной военной прокуратуры от 10 ноября 1937 г. на запрос военной прокуратуры ТОФ: «Прокурор вправе участвовать в допросах любых обвиняемых по делам, расследуемым в органах НКВД. Однако по делам о контрреволюционных, троцкистских, правых и др. организациях нецелесообразно прокурору вмешиваться в допросы, когда это не вызывается необходимостью»388.

Несмотря на незаконную приниженность работников военной прокуратуры в армии, полную их фактическую зависимость от политических органов и Особых отделов, в ряде случаев и главный военный прокурор пытался выступить против творившихся беззаконий. Во время выборов в республиканские и местные Советы летом 1938 г. в одной из частей СКВО нашелся «сверхбдительный» член участковой избирательной комиссии красноармеец Вавилин. Он подозревал красноармейца Марова в «антисоветских» настроениях и задумал вывести его на чистую воду. Он решил проверить, как Маров будет голосовать, и перед выдачей ему конверта с избирательными бюллетенями сделал внутри конверта свою отметку. При подсчете он обнаружил, что Маров голосовал против кандидатов «блока коммунистов и беспартийных» в Верховные советы РСФСР и Северо-Осетинской АССР. Вавилин, обрадованный тем, что его подозрения подтвердились, рассказал всем, кому мог, о Марове и как он его «поймал».