Нам не удалось найти сведений о том, знали ли «предрепрессионные» командиры танковых соединений топографию, но то, что они плохо умеют «организовать бесперебойное» управление войсками, констатировалось и в докладе А.И. Седякина от 1 декабря 1935 г. «Об итогах боевой подготовки РККА за 1935 учебный год…»37. Вспомним и о командире 17-й механизированной бригады КВО комбриге Я.К. Евдокимове, который на Шепетовских маневрах в сентябре 1936 г. не стремился даже узнать, как разворачивается бой его батальонов. Если так «управлял» старейший в Красной Армии командир мехбригады («тов. Евдокимов», в запальчивости бросил на разборе маневров И.Э. Якир, «командует бригадой столько лет, сколько вообще существуют у нас танки»38), то каков же был уровень менее опытных?
Командир 25-го танкового корпуса полковник И.О. Яркин в сентябре 1939-го двинул свои колонны поперек путей подвоза других соединений, но можно ли было ожидать лучшего руководства от его «предрепрессионного» предшественника (при котором корпус назывался еще 45-м механизированным), комдива А.Н. Борисенко? В своем письме И.В. Сталину от 6 августа 1937 г. бывший начальник автобронетанковых войск КВО комбриг Н.Г. Игнатов подчеркивал, что «по своей подготовке и мягкости тов. Борисенко для такой работы не подходил. Это был не командир корпуса, да еще мех[анизированного] корпуса, а слабовольный и без знаний управляющий корпусом, о чем мною многократно докладывалось врагу народа Якиру». Начальник Автобронетанкового управления РККА И.А. Халепский, продолжал Игнатов, тоже «с возмущением наблюдал за работой командования корпуса на учениях и маневрах»39. Правда, целью автора письма было опровергнуть обвинения в «замазывании» очковтирательства, процветавшего в корпусе Борисенко, и в стремлении оправдаться он мог сочинить всякое. Но, думается, верить ему все же можно – и не только из-за призыва в свидетели еще не арестованного Халепского. Для того чтобы оправдаться, Игнатову вполне хватило бы приводимых им напоминаний о том, как он выставлял 45-му мехкорпусу «неуд» за боевую подготовку и докладывал об изъянах в боевой подготовке его частей. То, что за эти изъяны должен отвечать комкор, было ясно и так. «Топить» его, чтобы показать свою благонадежность, тоже было незачем: «врагом народа» «тов. Борисенко» еще не объявили. И все-таки Игнатов первым же делом подчеркнул, что «все зло было, безусловно, в командовании корпуса»…40
А неумение поддерживать связь?Потеря связи между наступающими батальонами 2-й легкотанковой бригады (бывшей 5-й механизированной бригады БВО) легко могла произойти и в 1935-м. Ведь такая связь осуществлялась при помощи радио, а что заявил 16 января 1935 г. на партсобрании один из комбатов 5-й мехбригады? «Радиоделом мы занимаемся плохо»…41 Потеря связи с соседями в бригаде легко могла произойти и в 1936-м, когда (как дважды выявлял отдел связи БВО) комсостав танковых частей Белорусского округа «в основной массе» «еще не освоил» танковую радиостанцию (причем хуже всего владел именно практическими навыками работы на ней)…42
В сентябре 1939-го командование 24-й легкотанковой бригады (бывшей 12-й механизированной бригады КВО) не сумело установить связь с соседними соединениями, но смогло бы оно это сделать в «дорепрессионном» 1936-м, когда даже составители «отлакированного» годового отчета КВО признали, что штабы их соединений «не всегда верно применяют», в зависимости от обстановки, различные средства связи? И когда директива наркома обороны № 22500сс от 10 ноября 1936 г. прямо отметила, что, «как правило, связь взаимодействия (связь между соединениями) в процессе боя и особенно операции отсутствует, и органы управления до сих пор еще не понимают, что без связи, постоянно и совершенно беспрерывно действующей, никакого взаимодействия боевых сил не бывает и быть не может»?43
29 сентября 1939 г. командир 487-го стрелкового полка 143-й стрелковой дивизии Белорусского фронта потерял в ходе наступления связь с артдивизионом, но разве не теряли ее (и притом практически всегда!) и «предрепрессионные» командиры полков и батальонов Белорусского округа? Как мы показали в главе 1, из контекста, в котором содержится приводимое ниже утверждение годового отчета БВО от 15 октября 1937 г., видно, что описанная ситуация имела место и до начавшихся в июне массовых репрессий: «Основы организации взаимодействия в начале боя комсостав усвоил, но при развитии боя в глубину, как правило, все рвется, пехота вынуждена вести бой только своими средствами или временно его прекращать для восстановления нарушенной связи с взаимодействующими с ней средствами усиления»44. (В бою 29 сентября 1939 г. 2-й батальон 487-го полка выбрал, как мы видели, второй из этих вариантов: не будучи поддержан артиллерией и расстреливаемый огнем польских гаубиц и пулеметов, он отошел…)
Штабы 3-й армии и Украинского фронта в сентябре 39-го не умели использовать для передачи приказов радиосвязь, но, согласно директиве наркома обороны № 22500сс от 10 ноября 1936 г., «органы управления» такого уровня не умели «планово и правильно использовать все средства связи» и тогда. По этой причине, замечалось в директиве, в ходе операций «в динамике боевых действий в большинстве случаев связь нарушается»…45
Командующий и штаб 3-й армии Белорусского фронта в сентябре 39-го работали крайне медленно, но, согласно годовому отчету БВО от 15 октября 1937 г., «медленное принятие решений» и «несвоевременное доведение» их до войск «продолжали оставаться» «общим слабым местом» командиров и штабов еще с «дорепрессионных» времен46…
2. ВОЙСКА (пехотинцы)
Накануне похода в Польшу войска Белорусского и Украинского фронтов были пополнены большим количеством бойцов, призванных из запаса, а во вновь сформированных стрелковых дивизиях этот мало– или вовсе не обученный контингент вообще составлял большинство. В результате, по докладам ряда командиров – участников польской кампании, отдельные части представляли собой «неуправляемую толпу», а боеспособность войск была «понижена»47. В немногих серьезных полевых боях польской кампании РККА, прошедших в конце сентября – начале октября 1939-го в Полесье и Подляшье, слабая выучка бойцов и подразделений советской пехоты проявилась достаточно заметно. Так, при столкновении 28 сентября 58-го стрелкового полка и разведбатальона 52-й стрелковой дивизии 5-й армии Украинского фронта с частями бригады КОП «Полесье» и батальоном КОП «Клецк» из оперативной группы «Полесье» между Западным Бугом и озером Пулемецкое (восточнее Влодавы) «призванные по мобилизации» красноармейцы стали просто «разбегаться по лесу». Правда, около сотни бойцов срочной службы сумели отразить натиск поляков, но другие бои, прошедшие 28–29 сентября в районе Влодава – Шацк, показали, что в целом личный состав 52-й дивизии все-таки «оказался не готов к ожесточенному сопротивлению противника»48… 143-я стрелковая дивизия 4-й армии Белорусского фронта в боях, проведенных ею 29–30 сентября в районе Парчева с 60-й пехотной дивизией поляков, ухитрилась (по польским данным) потерять 200 красноармейцев пленными49. В обстановке победоносного похода такие потери могут быть объяснены только слабой выучкой бойцов (сдачу в плен из-за нежелания воевать предположить трудно: ведь всем было ясно, что в ближайшие дни кампания закончится полным поражением поляков и сдавшиеся им вновь окажутся во власти большевиков, которые, конечно, не замедлят подвергнуть «изменников» репрессиям50). Слабая обученность бойцов 143-й видна и из того, что разведчики 2-го батальона ее наступавшего 29 сентября на Парчев 487-го стрелкового полка не могли заметить противника до тех пор, пока он не начал расстреливать советские цепи практически в упор!