Уличные выступления зимы 2011/12 годов не стали концом ни Путина, ни путинизма, но они оказались поворотной точкой для него и построенной им системы. Будет ли нарастать сила протестных выступлений? И если будет, то сможет ли Путин сохранить контроль над страной? Как мы рассказывали в предыдущих главах, в 1999–2000 годах господин Путин использовал возможности шести своих образов, чтобы превратить себя из «оперативника в Кремле» в «повелителя Кремля». Сможет ли Владимир Путин снова привлечь эти силы, чтобы выдержать новые испытания, вставшие перед ним во время третьего президентского срока, который продлится до 2018 года? Сомнения в возможности этого вызваны несколькими причинами, которые кроются в построенной им системе, в его личности и тех «образах», из которых она состоит.
Как сказано в предшествующей главе этой книги, еще до проблемной зимы 2011/12 годов «виртуальная корпорация» Путина начала давать сбои. Его разочарование работой этой структуры было вполне очевидно. Система в автоматическом режиме давала сбои, и даже когда он переходил на «ручное управление», желаемого результата добиться удавалось не всегда. Но, как показал декабрь 2011 года, внутренние проблемы «корпорации «Россия», какими бы серьезными они ни были, бледнели на фоне кризиса, развивавшегося снаружи. Теперь Россия в более широком, социальном смысле этого слова требовала внимания Путина.
В настоящем мире корпораций существует концепция нерыночных, или вторичных, акционеров. Это люди или группы, которые сами не владеют акциями компании, но на которых, тем не менее, сказываются ее действия. Поэтому, не обладая законными правами собственников, они считают, что некоторые интересы и инструменты влияния у них все же есть – в силу того, что действия компании сказываются на их жизни. В основном это представители общественности тех местностей, где упомянутые компании действуют. Поскольку у них официально отсутствует право голоса, чтобы быть услышанными, они могут использовать неформальные методы, иногда даже выходящие за рамки закона. Путинская «корпорация «Россия» пока не столкнулась с восстанием небольшой группы акционеров «ближнего круга», но с выступлением таких «вторичных акционеров» уже имела дело.
Номинально уличные протесты, начавшиеся 10 декабря 2011 года, были реакцией на закончившиеся за неделю до этого парламентские выборы, во время которых российские избиратели проголосовали так, что это сочли поражением правящей партии, «Единой России». Полученные партией 49 % голосов не соответствовали цифрам, которые предсказывали кремлевские политтехнологи, при этом избиратели отдали свои голоса за коммунистов и другие «официальные» оппозиционные партии. Но протесты вызвала уверенность простых россиян, что процент голосов за «Единую Россию» должен быть еще ниже, а также вызвавшие неподдельную ярость доказательства открытых подтасовок во время сбора и подсчета голосов (особенно в Москве). Еще больше всех разозлила стойкость, с которой представители избирательных комиссий отрицали наиболее вопиющие нарушения. Отдельные лица, используя всю мощь социальных сетей, публиковали примеры подобных нарушений на избирательных участках задолго до объявления официальных результатов выборов. В результате неуклюжие попытки представителей избиркомов отрицать существование проблем бурно обсуждались все в тех же социальных сетях.
В данном случае ключевую роль сыграл Интернет. В 2000-е россияне оказались одной из наиболее вовлеченных в социальные сети наций, со своей версией «Фейсбука» – vKontakte (VK.com), изобилием блогосайтов и активными загрузками на видеосервис YouTube. И одной из сторон бурного увлечения русских соцсетями стал интерес, пусть и неявный, к политической тематике. В мгновение ока блоги стали популярным способом мобилизации простых россиян на общественные действия. Летом 2010 года, когда горящие леса и пожары на торфяниках охватили всю центральную Россию, включая Московскую область, и нормальная работа пожарной службы была нарушена, многие русские использовали Интернет для организации оказания экстренной помощи и даже самостоятельной борьбы с пожарами. Кроме мобилизации на низовом уровне эти действия вынудили Кремль отреагировать на злость от недостатка активности властей и отправить Путина «тушить пожары». Больший контраст сложно представить – общественные организаторы, использующие Интернет для реальных дел, и постановка «Господин Путин – пожарный». Как мы уже упоминали ранее, видеофрагменты на YouTube о том, как Путин приезжал в пострадавшие деревни, показывают, что прием ему был оказан не такой теплый, как изображали официальные СМИ. Его срежиссированные выходки сочли не только фарсом, но и оскорблением тех, кто пострадал при пожаре. Поэтому неудивительно, что с началом выборов социальные сети предложили российским избирателям возможность создать информационную среду вне зоны правительственного контроля. Избиратели получили многочисленные источники, к которым они могли обратиться, чтобы узнать последние новости об избирательной кампании, а позже и о самом голосовании. Еще более опасным для Кремля было то, что социальные сети давали возможность гражданам открыто высказаться о Путине и его системе.
Несмотря на то, что думские выборы сработали катализатором протестов, народное недовольство сложившейся ситуацией стало заметным уже 24 сентября 2011 года, когда Путин объявил, что будет снова баллотироваться на пост президента
[590]
. Внезапно для многих русских будущее начало выглядеть более мрачным. Практически сразу после сентябрьского заявления по Интернету стала ходить фотография, изображающая постаревшего Путина, превратившегося в Леонида Брежнева, прочно ассоциирующегося с периодом политической и социальной стагнации конца 1970-х. Она хорошо отражала набирающие популярность настроения.
В январе 2012-го журналист Майкл Айдов написал статью для журнала The New Yorker, озаглавленную «Новые Декабристы» (The New Decembrists)
[591]
. Айдов имеет русские корни и тесно общается со многими «молодыми профессионалами», вышедшими на улицы Москвы в декабре 2011-го с протестами против Путина. Он рассказал, как его двадцати-тридцатилетние друзья, собравшись после 24 сентября, прикидывали, сколько им будет лет, когда наконец Путин решит уйти с политической сцены. И ответ им не понравился. Им не понравилось то, как это могло сказаться на них самих и их перспективах. Они не хотели провести следующие шесть или двенадцать лет, самых продуктивных и творческих в их жизни, в политической тени одного человека – со всеми последствиями личной, а не только национальной стагнации
[592]
. Друзья Айдова хотели другого. И пусть они не могли сказать точно, чего именно хотели, они требовали возможности выбирать, иметь право голоса о будущем России. Они хотели реальных, а не фальшивых политических альтернатив. И определенно они не хотели систему, держащуюся на одном человеке, вне зависимости от того, сколько образов и личин он использует.