Приятель пошел прочь, а Сакс даже не успел спросить – неужели Дунк опомнился, что в кузне? И Фианн побрел с площади, тяжело опираясь на палку и бормоча под нос что-то тоскливое. А Охотник непонятно хмыкнул, кивнул Саксу, а потом глянул на остальных командиров.
– Все слышали, что Половинка говорил? Парень глупый, нахальный, лезет на рожон и не слушает старших. Я же вижу другое. У парня голова на месте: не растерялся, не наделал глупостей. Советы парень слушает, только не дает сбить себя с толку. А что до старших, сами видели, заступился за старика. Кузнец его пришиб бы, как пить дать. Или кто хочет спорить?
– Все равно на обоз зря напали. Ты ж сам говорил, опасно это, – покачал головой один из трех командиров.
– Во-во, – поддакнул Половинка. – У парня в голове ветер, а нам тут еще жить.
– Опасно, – кивнул Охотник. – А ты хотел безопасной войны? Так не бывает. Жить вообще дело опасное, можно отрубить ногу, когда дрова колешь. Что ж теперь, зимой мерзнуть? А ты, Половинка, вечно собрался в лесах прятаться? Так на кой тебе дом – вон вырой нору, за барсука сойдешь.
Половинка оскорбленно фыркнул, но больше не спорил. Командир тоже – нахмурился, почесал бороду и кивнул.
Странно это было. Охотник говорил так же, как отец, когда к нему деревенские приходили споры решать. Говорил, как главный, и все его слушали. Только главным не положено ходить простым бойцом в отряде мальчишки, и в разведку одному не положено.
Верно, Охотник заметил Саксово удивление, подмигнул ему и громко, для всех, сказал:
– Я думаю, оставим парню его десяток. Остальные четверо могут присоединиться, если хотят. Кроме Половинки. Трое, значит.
Усмехнулся и засвистел какую-то песенку, мол, все сказал. Лиле на эту песенку вздрогнула, уставилась на Охотника во все глаза. Прошептала что-то похожее на «опасна и трудна, точно» и вылезла вперед, взяла Сакса за руку:
– Я с Эри буду ходить.
Охотник присмотрелся к ней и усмехнулся.
– А пусть ходит. Нам никакая помощь не лишняя. – Не дождавшись возражений, пошел прочь, как раз мимо Сакса. Задержался, хлопнул его по плечу, правда, смотрел почему-то на Лиле. – Что, пригодилось везение? То-то же.
И снова засвистел.
Глава 7
Сакс
– Да будешь ты отвечать, щучий потрох? Асгейрово отродье, привязанное к грабу, не шелохнулось.
– …разгневался Асгейр-солнце на отступников, и настала Великая Сушь на той земле, и иссякли источники, и сгнили посевы, и кричали младенцы в утробах матерей своих… – продолжал луч нараспев читать испоганенные древние легенды.
Сакс оборвал речитатив оплеухой и, схватив луча за короткостриженые лохмы, заглянул в мутные глаза.
– Я не хочу пачкаться твоей проклятой кровью, но если придется… – сказал совсем тихо, чтобы Лиле не слышала. – Хотя пальцы можно переломать и без крови.
Луч продолжал смотреть вдаль, а Сакс выругался про себя: угораздило же его согласиться, чтобы Лиле пошла с ними! Ей, мол, все равно, что он будет делать с пленником, хоть резать на ремни. Она не будет смотреть и слушать, у нее дудочка и природа, и вообще, война же, что она, не понимает? И Охотник хорош. Пусть-де дочка погуляет, поиграет со зверушками. Ей полезно.
Забавно, но шутка Охотника, мол, Лиле – дочка его родная, от фейри прижитая и вот прямо чудом нашедшаяся, внезапно оказалась очень похожей на правду и прижилась в лагере, будто бы так и надо: вчера впервые повстречались, а сегодня уже дочка. Было между ними что-то схожее, не столько во внешности, сколько в том, как и о чем говорили. Словно впрямь родня. А повстанцы так и вовсе поверили. Видно, так оно проще – если понятно, кто девица и откуда, а не из волшебного холма вышла. Из холма – то для легенд и баллад, а Лиле своя, настоящая. Охотникова дочка, и все тут.
Лиле и в самом деле не смотрела, как Сакс бьется с упрямым щукиным сыном, дери его сворой. Что-то наигрывала, присев на поваленное дерево, а сейчас и вовсе ушла к кустам боярышника, откуда слышалось довольное похрюкивание и хруст веток. А Охотник, так и не сказавший имени и которого Лиле почему-то называла Кожаным Чулком – когда не батюшкой, да с поклоном, – сидел на том же дереве и глядел на Саксовы мучения. Пожалуй, пора отсылать Лиле в лагерь и ломать лучу пальцы.
Видимо, Охотнику тоже надоело. Хмыкнул и со странной интонацией сказал:
– Неправильно ты бутер… ты с ним разговариваешь, – поправился и снова хмыкнул. – Посторонись, пусть щучий сын посмотрит, чем развлекается моя доченька. А потом продолжим.
Сакс пожал плечами, но отодвинулся, сам обернулся – и вздрогнул. Руки сами дернулись к луку и тетиве. Из кустов боярышника торчал довольный бурый пятак, а Лиле, шепча что-то ласковое, чесала подсвинку уши и трепала по холке. Кабанчик, раза в полтора тяжелее ее, жмурился и хрюкал, переступая копытцами. Асгейрово отродье тоже хрюкнуло и прошептало:
– Не надо.
Охотник, тоже приготовивший лук просто на всякий случай, все с того же дерева ответил, этак ласково, по-отечески:
– Надо, лучик, надо. Не будешь умницей, моя девочка из тебя душу вынет и на дудочку намотает.
Луч тяжело сглотнул, вытаращил глаза – и охнул одновременно с треском куста, басовитым хрюканьем и тихим проклятием Охотника. Выдергивая стрелу, Сакс обернулся и выстрелил навскидку, прямо в здоровенную клыкастую морду, торчащую из боярышника всего в трех шагах от Лиле. Охотник одновременно с Саксом метнул в ту же морду нож. Кабаниха тяжело рухнула, дергая копытами и ломая куст, Лиле отскочила и завизжала, а подсвинок обиженно хрюкнул и пошел на нее. Мстить за мать или требовать ласки, Саксу было все равно. Он снова выстрелил – попал кабану в шею, и еще… остановился лишь после третьей стрелы (хотя в туше почему-то торчало шесть), когда кабанчик осел в траву и затих.
Охотник опустил лук и дрожащей рукой вытер лоб.
– Чистое везение… чтоб матерого кабана с одной стрелы… – И тут же нахмурился, словно сам на себя разозлился. – Так, парень. Как Дунка лечить, луч не знает. А раз не знает, то он нам не нужен.
Луч завопил, как будто его уже резали. Нечленораздельно и пронзительно, про «не отдавайте колдунье!».
Но Саксу было не до него. Лиле, метнувшаяся в сторону от кабанчика, запуталась в соседнем кусте, дернулась раз, другой, исцарапалась и сейчас замерла, дрожа и даже не пытаясь освободиться.
– Маленькая, тише, все уже, – шепнул Сакс, выпутал ее из веток и на руках отнес к поваленному дереву.
Она сначала вцепилась ему в куртку, потом смущенно и по-девчоночьи шмыгнула носом и разжала пальцы. Присела на дерево, рядом с Охотником, и уставилась вроде в никуда, а получилось – на луча. Тот на мгновение замолчал, а потом завыл и забился. Охотник досадливо стукнул по стволу кулаком.
– Да он так на нас еще какую пакость наведет! Слышь, парень, уведи-ка его. Сам понимаешь. А я костром займусь, раз уж у нас мясо само пришло.