Ильяс кивнул.
– Правильно. Ты всегда был умным.
Ну, да. Правильно. Ведь если сюда идет армия Халифата, то Садыкала она не минует. И, скорее всего, в Багдад уйдет информация об истинном финансовом положении дел в Садыкала. А тут – и до палача рукой подать.
– И что он предлагает?
– Он переходит на нашу сторону. После чего мы организуем оборону.
– Организуем оборону. Это легко сказать…
На самом деле я уже прикидывал, как можно это организовать. Сами мы не потянем. Придется привлекать либо Россию, либо Китай.
Скорее всего, Китай. Просто потому, что он ближе и среагирует быстрее. У Китая, безусловно, есть ресурсы и силы… фланг обороны может опираться на Гиндукуш, потому что Гиндукуш является признанной границей Зоны заражения, к северу от него относительно безопасно, только отдельные пятна, к югу фонит не по-детски. Китай привлекут месторождения нефти и газа, и старые и открытые незадолго до войны. Но вот трубы в Китай не будет – им придется гнать нефть и газ по трубам КТК, каспийского трубопроводного консорциума, а эти трубы контролируются Россией.
Или все-таки обратиться к нашим?
Вопрос не в том, патриот я или нет. Вопрос в том, хватит ли у нас сил. Население Китая больше в пять раз. А хапать больше, чем ты можешь проглотить, – очень неумно.
Да и вообще… хрен знает, чем все это может кончиться…
Китай…
– Мне надо слетать в Ташкент. Поговорить кое с кем.
– Хорошо.
– Ты уверен в этом… алиме?
Ильяс кивнул.
– Да. Я в нем уверен…
Ташкент. Ночь на 20 апреля 2038 года
Китайский военный транспортник «Y30»
[172]
приземлился на летном поле бывшего Ташкентского авиазавода имени Чкалова… увы, больше тут не производились самолеты. Это был четвертый самолет, который мы принимали за сегодняшнюю ночь, – все с боеприпасами и стрелковым оружием. Но мне нужен был именно этот самолет. Потому что на нем должен был прилететь генерал Сяолинь, мой китайский партнер по проекту.
Я прилетел сюда несколькими часами ранее, мой самолет – тяжелый «Атлант» – уже грузили боеприпасами и снаряжением. Восемьдесят тонн. Когда мы переговорим, я отправлюсь обратно.
Генерал Сяолинь спустился по боковой лестнице, не дожидаясь, пока опустят аппарель и начнется разгрузка. Я шагнул ему навстречу, мы обнялись.
– Рад тебя видеть.
– Я тоже, – сказал генерал Сяолинь, – но, по-моему, ты должен мне кое-что объяснить.
Я кивнул. Показал рукой на гулкую черноту ночного аэродрома – во всем пространстве только гул моторов и свет прожекторов, тонущий во тьме. Ночной аэродром напоминал мне открытый космос…
– Отойдем?
– Что скажешь?
Генерал Сяолинь покачал головой.
– Мне нечего сказать, друг мой.
– Почему?
– Потому что это – разговор ни о чем. Нет предмета разговора. С кем и о чем разговаривать?
– До сих пор ты поставлял товар и получал деньги за него. Эти деньги приходили от кого-то там, и приходили регулярно. Сейчас игру ведет тот же человек. Почему же сейчас он не заслуживает доверия?
– Деньги есть деньги, – генерал протянул вперед руку, потер пальцы в характерном жесте, – деньги можно пощупать. Деньги можно потратить. Деньги всегда чего-то стоят. Ты же купился не на деньги – ты купился на слова.
– Вспомни, как рождалась твоя страна. Она рождалась в революции, верно?
Генерал Сяолинь снова покачал головой.
– Моей стране пять тысяч лет. Революция сорок девятого, Мао – это все не более чем мгновение. Новое поколение их уже и не помнит, для него Мао и император династии Мин – одно и то же. Мы вернулись на свой путь истории. Заняли в ней подобающее место.
– Почему ты не хочешь поверить? Почему ты не хочешь что-то изменить?
– Почему…
Генерал помолчал.
– Мой отец работал в партийном комитете… добрался до больших верхов. Однажды к нему пришел журналист и спросил, что он думает о Великой французской революции. Отец ответил: пока ничего не ясно, надо подождать еще лет двести, тогда все исторические последствия окончательно прояснятся.
…
– Ты сильно торопишься. Еще не время.
– А когда придет время? Когда они снова пойдут на нас в набег? Ты не думаешь, что на этот раз целью станет Китай?
– Может, и так, – сказал генерал Сяолинь, – но пока у нас химическая промышленность работает на полную мощность, я спокоен. Думаю, достаточно будет хлора. Он не так опасен, как нервно-паралитические газы.
– Ты и я – смертны. Может, попробовать сделать что-то хорошее, а?
Генерал усмехнулся.
– Русский…
– А что?
– Да ничего. У вас много земли, поэтому вы можете позволить себе быть добрыми. Сколько знаю русских, столько поражаюсь их доброте. Вероятно, вы самые добрые люди на свете по отношению к другим народам.
…
– Если тебя это так интересует, у нас были планы колонизации Средней Азии… некоторые из них мы даже начали претворять в жизнь. Эти планы предусматривали постепенное выселение казахов в степь, киргизов в горы, туркменов в пустыню. Где они вполне могли бы и дальше выяснять, кто настоящий казах, киргиз, туркмен. В городах должно было остаться не более двадцати процентов коренного населения, занятого на низкоквалифицированной работе.
…
– Если тебя интересует, мы собирались дать русским, и тем, кто остался, и тем, кто приехал бы, режим наибольшего благоприятствования. Возможность получить квартиру, возможность стать главным инженером на крупном предприятии.
– Но не директором.
– Верно, эти места мы оставили за собой. Но глупо сравнивать русского, который хочет и может работать, и туркмена, который гордится тем, что он туркмен. Ответь сам на вопрос – кто более полезен для нас на НАШИХ землях.
– Мы тоже гордимся тем, что мы – русские.
– Да, но вы ведете себя глупо, – генерал остановился на краю бетонки, мы отошли уже довольно далеко, – вы считаете этих людей даже не равными самим себе, а выше вас. Большей глупости я в жизни не видал. Ты знаешь нашу формулу по отношению к таким народам. Варвар, который ведет себя как ханец, – ханец, ханец, который ведет себя как варвар, – варвар. Так мы стоим уже пять тысяч лет и продолжаем развиваться. А вы что делаете? Вы поощряете, чтобы мелкие и дикие народы не вливались в ваше сообщество, а оставались сами собой и вели себя так, как вели себя и раньше. Зачем вам это надо? Вы поощряете изучение языков, на которых говорят эти народы. Вы не обращаете внимания на их варварское и дикое поведение и не сопровождаете такие выходки соответствующим наказанием. Вы почему-то считаете свой народ, его язык, его традиции, его наследие менее важным, чем язык и наследие этих дикарей.