Человек системы - читать онлайн книгу. Автор: Георгий Арбатов cтр.№ 36

Естественно, ни я, ни мои коллеги не были всему этому рады, но мы восприняли кампанию клеветы и такие действия как своеобразный комплимент, как признание того, что мы все же начали понимать Америку и научились с американцами убедительно говорить.

Сейчас эта полоса отношений американских властей к институту уже позади. И наши контакты с американцами нормализовались. А репутация института среди американских коллег осталась достаточно высокой.

Не хотел бы, чтобы сказанное было понято как самоуспокоенность и довольство собой. Нет, и я, и мои коллеги в годы перестройки занялись серьезным переосмыслением своей работы, выявлением недостатков, с тем чтобы поднять исследования до того высокого уровня, которого потребовали новые условия, когда к науке начали прислушиваться, стали учитывать результаты научного анализа в политике. Наука должна была внести свой вклад в становление и развитие нового политического мышления, а оно, в свою очередь, резко повысило критерии оценки политических исследований, политической науки, а также ее ответственность. Перестройка подняла планку очень высоко.

Выше уже говорилось о влиянии на наши внутренние политические процессы, порожденные XX съездом КПСС, событий в Венгрии и Польше (в свою очередь, испытывавших большое воздействие того, что происходило в Советском Союзе). И далее я скажу еще о том значении, которое оказали на наши внутренние дела события 1968 года в Чехословакии.

Но и о том и о другом, в общем, уже писали, а тем, кто был свидетелем указанных событий, многое давно стало очевидным и без пространных объяснений.

Куда меньше внимания привлекало воздействие на наши дела «китайского фактора», хотя временами оно было значительным и отнюдь не всегда однозначным.

Когда, например, реагируя на XX съезд КПСС, Мао Цзэдун провозгласил лозунг «Пусть расцветают сто цветов!», имея в виду, как многим из нас тогда казалось, плюрализм, свободу выражения и отстаивания мнений в идеологии, науке, культуре, это встретило горячую поддержку не только творческой интеллигенции, но и всех сторонников XX съезда в нашей партии и стране. Но зато сталинисты взяли реванш, когда, дав расцвести «ста цветам», тогдашнее китайское руководство начало их безжалостно выкашивать и все обернулось вроде бы самой заурядной провокацией. Хотя «сто цветов», другие события в Китае во второй половине пятидесятых годов еще не играли столь большой роли, не затрагивали непосредственно центральные направления, саму платформу нашей политики.

В начале шестидесятых годов положение изменилось. Ссора с Китаем, конфликт с ним стали реальностью. Мало того, началась острая (временами ожесточенная) политическая и идеологическая борьба между КПСС и КПК, быстро распространившаяся и на всю толщу межгосударственных отношений. В целом этот конфликт, развернувшаяся борьба стали одним из крупнейших международных событий в шестидесятых – семидесятых годах и, видимо, заслуживают особого исследования – как с точки зрения причин (и, наверное, меры вины каждой из сторон), так и самой истории отношений двух крупнейших социалистических держав в тот сложный период, влияния этих отношений на мировую обстановку. Меня в данном случае интересует лишь один важный их аспект – воздействие этого конфликта на внутреннюю политику и идеологическую обстановку в нашей стране.

Оно определялось прежде всего той теоретической и политической платформой, которую выдвинули после начала конфликта Мао Цзэдун и его окружение. Это была платформа воинственно сталинистская, апологетическая в отношении самого Сталина, восхвалявшая, изображавшая исторической закономерностью самые вредные, самые отталкивающие стороны его политики: фетишизацию силы, в том числе военной, физического насилия в революции, строительстве социализма и внешней политике, оголтелое сектантство и нетерпимость в отношении всех инакомыслящих, крайний догматизм в теории, примитивизацию и вульгаризацию марксизма (ей отдал в полной мере дань и сам председатель Мао – вспомним «культурную революцию», цитатник изречений «великого кормчего»). А также упорная защита тезиса о неизбежности войны, усугубляемая чудовищными рассуждениями о том, что, если война и разразится и погибнет несколько сот миллионов людей, «победившие народы крайне быстрыми темпами создадут на развалинах погибшего империализма в тысячу раз более прекрасную цивилизацию, чем при капиталистическом строе, построят свое подлинно прекрасное будущее» (цитирую по сборнику «Да здравствует ленинизм», изданному в 1962 году ЦК КПК). И наконец, доведенный до абсурда культ личности лидера, культ Мао Цзэдуна.

Что в данном случае было особенно важно – это платформа не только для себя (хотя можно представить, что главные мотивы у Мао Цзэдуна были внутренние – желание укрепить личную диктатуру, отвлечь народ, упрочить свою власть и т. д.). Эти взгляды навязывались и Советскому Союзу. От нас требовали отказа от курса XX съезда, публичного «покаяния» и возврата на «путь истинный». То есть речь шла о вмешательстве в наши внутренние дела – как и внутренние дела других социалистических стран, других партий, – дела, имевшие для их жизни и политики принципиальное значение. Добавим – и это тоже очень существенно, – что китайское руководство именно в момент крайнего накала политических и идеологических страстей подняло вопрос о территориальных претензиях к СССР. И тогда же хунвейбинами была начата осада советского посольства. Словом, конфликт развертывался столь стремительно, что создал даже впечатление определенной угрозы прямого военного столкновения. Хотя, забегая вперед, должен сказать, что из всего известного мне могу сделать твердый вывод: мы никогда не планировали нападения на КНР. Почти с такой же уверенностью могу предположить, что и Китай не намеревался напасть на нас.

Но, как бы то ни было, нам пришлось тогда столкнуться с сочетанием реальных политических угроз, непонимания того, что происходит в КНР, и порожденных всем этим страхов и эмоций. Все это, вместе взятое, вывело проблему отношений с Китаем на первый план, притом не только в расчетах политиков, но и в сознании общественности.

Естественно, в этих условиях (а они сформировались в 1962–1964 годах) «китайский фактор» воздействовал на обстановку в нашей стране в том плане, что подрывал позиции активизировавшихся сталинистов и укреплял позиции сторонников XX съезда. Само развитие конфликта с КНР как бы подталкивало вперед Н.С. Хрущева, с конца 1962 года слишком часто оглядывавшегося назад – особенно в идеологии. А силам, стоявшим на стороне перемен, на стороне XX съезда, начавшаяся дискуссия с китайским руководством давала прямую возможность, обсуждая прозвучавшие из Пекина обвинения в наш адрес, открыто высказаться по многим вопросам теории и политики. Эта возможность была тем более важна, что другой почти не представлялось, ибо к тому времени наши «малые» и «большие» руководители почти единодушно такие высказывания начинали прикрывать, поощряя противоположную, весьма консервативную линию.

Такая ситуация была естественным следствием начинавшегося наступления против курса на десталинизацию и обновление общества. А точнее – контрнаступления, начатого вскоре после XXII съезда КПСС, видимо серьезно напугавшего консерваторов и сталинистов. И этот испуг был естественным.