– Итак, – сипло сказал Майк, – я заглянул в его память так глубоко, как только смог. Это было нетрудно – он как открытая книга. Нет, Дэниелс, сынок, он никакой не шпион и не коммунист. Четырнадцати лет от роду он вытащил из болота тонущего мальчишку в графстве Девоншир. Отец спасенного оказался довольно сильным Светлым магом и наградил юного Генри даром ярких видений и способностью сочинять истории. Так твой приятель получил легкий экстрасенсорный дар и стал знаменитым бумагомаракой.
– Вы абсолютно уверены, шеф, что он не связан с Ночным Дозором? С Советами?
– Он никогда в жизни не был за железным занавесом. И он разговаривал со Светлым всего один раз в жизни, в день, когда спас того парнишку, – это я проверил в первую очередь. Генри Каттермоул имеет репутацию сумасброда и затворника – он редко покидает свое поместье в графстве Норфолк на берегу моря. Несколько раз лечился от алкоголизма – в том числе с помощью гипноза, и только гипноз в последнее время смог помочь ему избавиться от зависимости. Живет с женой Элен и двумя старыми слугами, единственный сын служит на флоте. Шесть лет назад у Генри был роман с птичницей по имени Энни на соседней ферме, птичница родила дочку – и наш литератор отправил ее, всю в слезах, воспитывать дитя на север Англии. Энни живет теперь в Ливерпуле, Генри Пересылает ей деньги почтой. Элен так ничего и не узнала об этом, бедняжка.
– Значит, освободить его, сэр? – опустил голову молодой Иной.
– А вот теперь, – Розенфельд выпустил густое облако дыма, – теперь я скажу: пожалуй, не стоит отпускать его. Необычный человек. Может быть, мы сможем его использовать. И нужно все-таки разобраться, что он забыл у наших Светлых.
– Слушаюсь, сэр.
– Хвалю тебя за настойчивость.
– Спасибо, сэр.
– Посели его в гостевом доме на озере Берк. Обращаться хорошо – английский писатель наш гость, а не пленник. Я сам приеду с ним пообщаться, когда уляжется эта пыль с Джо Стивенсоном… Как ты думаешь, Патрик, кто мог убить беднягу Стивенсона?
– Я думаю, это риторический вопрос, мистер Розенфельд. – На щеках у парня загуляли желваки. – Нам всем известно правило: ищи, кому выгодно.
Майк устало кивнул.
– Я думаю, сэр, – вставая, добавил Дэниелс, – скоро мы отомстим за Джо и за всех остальных. И тогда Светлые проклянут тот день, когда решились на это.
IX
ФРГ, Штайнкирхен, окрестности Гамбурга,
4 октября 1962 года
Гюнтер Штайгер – будем называть его так, в конце концов, Максим Баженов тоже ненастоящее имя, – остановил машину на берегу канала, на обочине узкой сельской дороги. Он вышел из автомобиля и, запахнув плащ, смотрел на широкую, подернутую легким туманом долину Эльбы. В это раннее хмурое утро на дороге было пусто и тихо, и это нравилось Гюнтеру. Эльба, несущая свои воды к Северному морю, после Гамбурга разливается широко и привольно. По берегам реки разбросаны чистенькие городишки с острыми шпилями церквей, в точности как на средневековых миниатюрах; аккуратно расчерченные участки фермерских угодий, живописные рощицы. Покачиваются у причалов лодочки рыбаков, прогулочные катера. Время от времени по свинцовой глади реки, громыхая моторами, проходят снежно-белые трансатлантические лайнеры; ползут исполинские танкеры, увозящие бесчисленные контейнеры с немецкими автомобилями, станками и пивом – в Филадельфию и Гонконг, Сингапур и Кейптаун. А когда улягутся поднятые стальным плавучим складом волны, на сонные берега возвращаются покой и тишина.
Соленый ветер с близкого моря шелестел в высокой сырой траве. Кобура со «скорпионом» неприятно оттягивала левое плечо под плащом. Гюнтер жевал соломинку, задумчиво перебирая воспоминания. Двенадцать веков назад по этим зеленым берегам весело грохотали сапогами армии франков во главе с Карлом Великим, пришедшие с берегов Сены огнем и мечом насаждать христианство в земли язычников-саксов. С громким ржанием влетали израненные кони в ледяные воды Эльбы, и всадники тонули в стремнинах под тяжестью лат. Толстые германские стрелы вылетали из лесных зарослей и с хрустом пробивали затылки пришельцев, неосторожно удалившихся от лагеря. Исчезали с лица земли деревни и города, в их пламени гибли взятые Карлом заложники – или горели заживо в наскоро построенных церквах пришлые христианские священники и епископы. Исполинский черный столб дыма поднялся к низкому небу, когда заполыхал срубленный франками священный тысячелетний дуб саксов – Ирменсуль, символ мирового древа, обитель духа древнегерманского язычества.
Десятки лет не поддавалась Саксония власти христианского короля, строившего великую державу на обломках Римской империи. Десятки лет вождь германских язычников, прославленный Видукинд Саксонский, поднимал изнуренных войной людей на новые восстания против франкского ига. И за плечом Видукинда все эти годы маячила белая борода Тидрека.
– Но ты проиграл и в тот раз, – прошептал Гюнтер Штайгер.
Он сел в автомобиль, включил первую передачу и медленно поехал по заросшей травою сельской дороге вниз – навстречу ветряным мельницам и красным черепичным крышам Штайнкирхена.
Двухэтажный домик на окраине города напоминал игрушку. Чистая известковая стена, обращенная к автомобильной дороге, была увита темно-зеленым плющом. По обычаю местных жителей, на крыльце висели вазы с красными, белыми, фиолетовыми цветами. Гюнтер оставил машину немного в стороне, чтобы не бросалась в глаза, но не слишком далеко – на случай, если придется уносить ноги.
На переднем сиденье остался пакет с остывающим завтраком, что собрала Гюнтеру в дорогу добрая старенькая фрау Хильфигер, владелица пансионата, где он остановился. Гюнтер долго выбирал гостиницы по справочнику, оставленному Кельтом, и остановился на маленьком домике на окраине Гамбурга, где все было по-домашнему – четыре гостевых номера, сонная улочка за окнами, продуктовая лавка и газетный киоск по соседству. Если будут искать, сюда доберутся в последнюю очередь.
Фрау Хильфигер сразу же вцепилась в нового жильца и не успокоилась, пока не расспросила его о том, кто он и зачем прибыл в Гамбург (Гюнтер продолжал придерживаться легенды о страховом агенте из Вюрцбурга), и пока не рассказала все, что знала о других постояльцах. Гюнтер навострил уши – но в итоге эти истории его не впечатлили. На первом этаже уже который месяц живет Ронни, художник из Дюссельдорфа, любитель кальвадоса и сна до полудня; он задолжал оплату за три недели, но фрау Хильфигер жалко доносить на него в полицию. В номере напротив Штайгера остановилась молодая пара беглецов из Восточного Берлина – вчерашние студенты Клаус и Хельга, они ждут, когда будут оформлены документы, и мечтают устроиться на работу в порт. В четвертом номере никого. Гюнтер остался предельно учтив со старушкой на протяжении всей долгой беседы, уплатил вперед и пообещал фрау Хильфигер, что не будет водить девушек.
В утренний час улицы Штайнкирхена будто вымерли. Гюнтер обошел вокруг увитого плющом домика, оценивая обстановку. Два окна смотрели на грязную воду канала – отсюда не выпрыгнешь так запросто вниз и не удерешь, если ты не рыба. Одно окошко на первом этаже казалось подходящим для бегства, но при этом весь подоконник был заставлен цветочными горшками, да так, что невозможно было что-то разглядеть внутри. Если обитательница домика попытается унести ноги через это окно, она вынуждена будет потратить много времени на расчистку пути. Значит, когда он войдет в дом, предстоит внимательно следить лишь за единственным выходом.