– А это безумное плавание в зимнем море! И ради чего? Какой-то девчонки!
– Эта дерзость его характера, характера, который всегда настаивает на своем. Характера, который всегда добивается того, чего желает. Если он пожелает завоевать Европу, он ее завоюет. А что касается девчонки… Дело не только в ней. Мурада оскорбили, не дав возможность преподнести подарок той, кого он выбрал. Подарок победителя, хотя и христианского, но воинского турнира. Он отомстил, похитив эту девицу. Он добился того, что наказал человека унизившего его, и возможно, организовавшего предательское нападение на посла бея османов! Мурад доведет месть до конца! Его никто и ничто не остановит. Таким и должен быть султан великих османов!
* * *
Шатер Даута был вчетверо большим, чем черная «столица» османского бея. Сюда беспрерывно входили и выходили люди разного сословия и ремесла. Больше всего было тех, кто не выделялся ни одеждой, ни оружием. Они склонялись над ухом восседающего на красной подушке Даута, быстро что-то шептали и еще быстрее уходили.
Начальник тайной службы бея осман только кивал головой и указывал шептунам на различные занавеси, что делили шатер на множество маленьких комнат. Там сидели писцы и те, кто должен был быть осведомлен о новостях – тайных и доступных.
По левую сторону от Даута, вот уже несколько недель, на войлочном полу, окаменев, сидел странный человек в новых одеждах франкского покроя и странного для Востока синего цвета. Синее чудовище, с торчащими из разорванного рта клыками и с черной пустотой между ними. А еще уродливый длинный нос и глаза, что пугали даже храбрых воинов. Синий пес из глубин ада, в первый же день прозванный служивыми и гостями Даута «синим шайтаном».
В коротких перерывах от важных государственных дел начальник тайной службы обращался к своему псу с различными словами, но почти всегда получал только молчаливый кивок огромной головы, которая всегда была покрыта огромным синим капюшоном огромного плаща.
– Я и теперь тебе скажу, Гудо, что ты напрасно отказался от золота Эврена. Он же возвращал тебе твое же. Как было не взять? Великий Пифагор сказал бессмертные слова: «Великая наука жить счастливо состоит в том, чтобы жить только в настоящем». С этим золотом ты сейчас жил бы…
– Ты сказал, что это золото не освободит меня.
– Верно, – обрадовался Даут тому, что его «синий пес» соизволил ответить. – Но если к этому золоту приложить то, что ты, как искусный палач, мог бы заработать у щедрых османов…
– Проклятие палача… Проклятие палача… Проклятие палача, – вновь забормотал личный шайтан начальника тайной службы.
Даут вздохнул. Ну и упрямо это чудовище. Так настойчиво отказываться от столь доходного ремесла. Вбил себе в голову, что над ним весит меч, который называется «проклятие палача». А мог бы порадовать бея Орхана своим исключительным даром и мастерством палача. А он без сомнения от бога! Как и искусство лекаря. Об этом можно судить по тому, как легко и правильно вправляет вывернутые конечности и плечи этот Гудо тем, кого пытал палач начальника тайной службы. Это он делает даже с охотой и удовольствием. Но не как врачевателя желает видеть своего «синего шайтана» Даут, а именно как палача, слава о котором достигнет даже небес!
Вот только – «проклятие палача», «проклятие палача» и еще раз «проклятие палача». Ну, ничего пройдет немного времени… Измит что-то придумает. Ведь еще ни разу не было такого, чтобы воспитанник тайной службы византийских императоров не придумал чего-нибудь такого, что позволит добиться нужного для него! Можно было попробовать принудить к службе этого Гудо, но богатый жизненный опыт сорокалетнего Даута подсказывал ему, что такого человека даже увечья не заставят изменить решение.
И все же! Даут погладил рукой свою известную каждому осману византийскую бородку и тихо сказал:
– Мои труды – это «Ab hoedis scindere oves
[162]
».
– Digitus dei est hic
[163]
! – о чем-то задумавшись, машинально ответил Гудо.
«О! Мой «синий шайтан» знает ученую латынь. Не удивлюсь если он еще и читает на ней! А это мысль!» – внутренне восторжествовал начальник тайной службы. Чтобы укрепить отвоеванный кусочек этой человеческой битвы, Даут продолжил на латыни:
– Quis? Quid? Ubi? Quibus auxiliis? Cur? Quomodo? Quando
[164]
? – вот мой ежедневный хлеб!
Но на это встрепенувшийся Гудо ничего не ответил, глубже надвинув на лицо свой синий капюшон.
Но Даут только усмехнулся.
Через несколько дней начальник тайной службы поднялся со своей шелковой подушки и вышел из шатра. Тут же он бегом обежал шатер и, войдя в скрытый проход, затаился за шерстяной стеной, в которой искусно было вделано незаметное окошко из ткани тоньше паутины. Отсюда Дауту было отлично видно, как его подопечный потянулся к тонкой книге, намеренно оставленной знатоком византийских уловок.
Но… К огорчению начальника тайной службы «синий шайтан» лишь раскрыл книгу и тут же положил ее на место.
* * *
Начало лета было необычайно жарким и ветреным. К счастью ветер дул от берега, облегчая работу команд турецких кораблей, что уходили на морской промысел. Уходили гази на врага с привычно суровыми и даже несколько угрюмыми лицами (хотя их воинский дух ликовал, был легок и светел). Уходили крепкие и здоровые, а возвращались, ликуя лицами, но со многими ранами, а то и вовсе при смерти. Изрезанные, порубанные, с переломанными костями и треснутыми черепами правоверные воины душили в себе крики от нестерпимой боли и с улыбкой показывали друзьям и тем, кто должен отплыть навстречу врагу свои гноящиеся раны и, смеясь, вытаскивали из них белых жирных червей. Многие из них умирали, прожив на берегу Азии столько, сколько было угодно Аллаху – не более трех дней.
Черный шатер Орхан-бея стоял на высоком холме, откуда хорошо был виден бывший византийский город Никомедия, а теперь первая и главная верфь и гавань окрепшего османского флота – город Измит. Поглядывая на шатер, тысячи мастеров и ремесленников от восхода до заката рубили, тесали, пилили и строгали лес. Из груды бревен, как по волшебству, за неделю вырастала боевая галера, а через еще одну неделю она уже несла на своем борту суровых лицами добровольцев гази
[165]
на земли Европы. Десятки кораблей в месяц! И так будет до глубокой осени. А весной работа опять возобновиться, ибо много дикарей живет по ту сторону Дарданелл желающих напиться крови детей Аллаха.
Орхан-бей стоял у входа в свой шатер и никак не мог успокоить мускулы своего лица, строптиво растягивающиеся в улыбке. Еще бы! Теперь под его рукой было двадцатитысячное конное войско, многочисленные отряды пехоты и особая гордость – преданейшая и храбрейшая тысяча, названная братом Алаеддином «йени чери
[166]
». А добровольцы гази все пребывали и пребывали! И не только из соседних турецких бейликов Анатолии, а из Персии, Египта, Аравии и немыслимо далеких пустынь Африки.