Казалось бы, огромная роль инноваций как минимум в экономике совершенно очевидна. Однако в конце 1930-х знаменитый в те времена английский экономист Лайонел Роббинс заявил: «Развитие технологий и экономическое развитие – это фундаментально разные проблемы. Экономисты вообще не заинтересованы в исследовании технологических и технических вопросов».
Ну хоть стой, хоть падай. До 1950-х годов дубы-экономисты вообще исключали технологию из своих научных изысканий, предпочитая жонглировать набором «общих экономических понятий»: «производство», «капитал», «рабочая сила». И только в середине ХХ века до дебильных мозгов «экономических светил» стало доходить понимание роли научно-технического прогресса. Они стали догадываться, что его нужно учитывать наравне с капиталом и рабочей силой (Оганесян Т. Стремя, породившее феодализм // Эксперт. 2009. № 29).
Как пишет Дамбиса Мойо в бестселлере 2010 года «Как погиб Запад», до 1950-х либеральные идиоты-экономисты в исследованиях экономического роста брали в расчет только один фактор – переменную роста или падения капитала. Лишь в 1956 году американец Роберт Солоу, профессор Массачусетского технологического института, дерзнул показать, что в экономическом росте не менее важную роль играют труд и его производительность, прямо завязанные, кстати, на развитие технологий. За это Солоу дали в 1987 г. Нобелевскую премию – как говорится, не прошло и полувека. Однако потом выяснилось, что капитал и труд обеспечивают экономический рост только на 40 %. Остальное – это так называемая техносреда или совокупная производительность факторов производства. А именно – технологический прогресс, образование, наука, культура, качество государства и общественных институтов. То есть, рассуждения либеральных идиотов о том, что достаточно создать очень конкурентоспособную фирму – и все у нее будет нормально, она завоюет мировые рынки – гроша ломаного не стоят. Оказывается, такая фирма должна еще и попасть в хорошую окружающую среду: где и государство толковое, не воровское и дальновидное, где с образованием, наукой и культурой все хорошо, где суды – честны и эффективны, и где царствует научно-технический прогресс в целом, во всем обществе! Оказывается, только там корпорации и предприятия обеспечивают добрый экономический рост, где за их воротами, в окружающей реальности – хорошие дороги и прекрасное здравоохранение. Где есть качественные университеты и вузы вообще, где в школу не стыдно отдать своих детей – и в этих школах дают настоящие знания. Где царит порядок, где полицейские не набивают карманы и не крышуют преступный «бизнес», а действительно охраняют покой законопослушных граждан. Где вообще жить радостно и удобно. Вот тогда и предприятия становятся конкурентоспособными. (Увы, это открытие прошло мимо правящих в РФ и на Украине либерально-монетарных животных.)
Уж сколько раз смеялись над лозунгом Советской власти о том, что наука – мощная производительная сила! Но факт остается фактом: именно красные вожди поняли огромную роль инноваций в экономическом развитии почти на сорок лет раньше, чем западные экономические светила и «признанные эксперты». Более того, если наука и власть в СССР времен Ленина и особенно Сталина заключили прочный взаимовыгодный союз, то на Западе таковой сложился лишь в ходе Второй мировой и продолжился после нее. (В СССР разрыв между фундаментальной и прикладной наукой в 1960 г. создал Хрущев, положив начало проигрышу русских в техногонке, но это – отдельная тема.)
Но продолжим галерею исторических примеров далее. Посмотрим, что там еще изрекали в разные времена и по разным поводам «высокомудрые специалисты»?
«…Нам не нравится их звук, и вообще, гитара – это вчерашний день…» (Отзыв из звукозаписывающей компании “Decca Recording Co”, отказавшейся от записи альбома группы «Битлз» в 1962 г.)
«Но что… может быть полезного в этой штуке?» (Вопрос на обсуждении создания микрочипа в “Advanced Computing Systems Division of IBM”, 1968 г.)
«Не вижу причин, по которым кто-либо захочет иметь компьютер у себя дома!» (Кен Олсон, основатель и президент корпорации “Digital Equipment”, 1977 г.)
«640 килобайт должно быть достаточно для каждого…» (Билл Гейтс, 1981 г).
Можно вспомнить и другие случаи, когда «признанные эксперты и специалисты», а также «светила науки» оказывались слепцами и глупцами, тогда как «безумцы» и мечтатели – гениальными пророками. Знаменитый изобретатель Томас Эдисон (1847–1931), создатель первого в мире технополиса (Менло-Парк), с пеной у рта доказывал, что электродвигатель на переменном токе невозможен, равно как и промышленное использование переменного тока. Он гнобил, поносил и травил Теслу, занявшегося переменным током. А когда его пригласили посмотреть на электромотор русского инженера Доливо-Добровольского, работающий на переменном токе, Эдисон зло бросил:
– Нет, нет, переменный ток – это вздор, не имеющий будущего. Я не только не хочу осматривать двигатель переменного тока, но и знать о нем не желаю!
И Эдисон же считал, что телефонная связь через Атлантику невозможна.
Британские адмиралы в начале ХХ века считали, будто подводные лодки – это бесполезные «жестяные головастики», ни в коей мере не опасные для надводных бронированных кораблей.
Можно вспомнить судьбу британца Чарльза Парсонса, изобретателя многоступенчатой паровой турбины современного типа. Предложенные им судовые установки обеспечивали резкий отрыв новых кораблей от старых и по скорости хода, и по экономичности (при равном расходе пара турбина кратно меньше, мощнее и экономичнее поршневого «паровика»). Но Парсонс, предложив турбины родным кораблестроителям, наткнулся на глухую стену из «признанных специалистов». Будь он просто изобретателем, то наверняка на том бы дело и кончилось. Но Парсонс оказался и хорошим предпринимателем-инноватором: турбины его конструкции уже применялись на электростанциях, принося изобретателю немалый доход. Парсонс, имея деньги, построил небольшое, но быстроходное судно «Турбиния», на котором в 1894 году нагло вторгся в боевые порядки британского флота, проводившего учения. За ним отрядили погоню. Но даже самые быстроходные миноносцы Англии не смогли догнать «Турбинию»: настолько ее турбина превосходила лучшие поршневые пародвигатели. Она обеспечивала экспериментальному судну ход в тридцать с лишним узлов. И только после этого британские адмиралы заказали Парсонсу первые паротурбоходные корабли. Кстати, военный флот до сих пор использует паротурбинные установки, подчас сменив прежние котлы на атомные реакторы. Ну, а то, какое впечатление производила на публику «Турбиния», вы можете представить, почитав в «Рассказах рыбачьего патруля» Джека Лондона новеллу «Охота за «Ланкаширской королевой».
У Парсонса получилось, потому что у него были большие деньги, и он мог построить первый корабль революционного типа, наплевав на все «не может быть!», «бред!», «невозможно!» со стороны признанных экспертов, военных, чиновников и почтеннейшей публики. А если бы Парсонс не был предпринимателем и не имел денег? Насколько тогда бы задержался переход на новые силовые установки во флоте?
К сожалению, совмещение в одном лице инноватора и богача – явление редчайшее. И сколько изобретений оказалось похороненными потому, что их авторы не могли построить своих «турбиний» – одному богу ведомо. Господи, сколько же прорывов успели погубить и в позднем бюрократическом СССР, и на ультрарыночном Западе, где изобретатели и инноваторы оказались отделенными от Больших денег!