Русские и государство. Национальная идея до и после "крымской весны" - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Ремизов cтр.№ 51

● поддержание высокого фонового «ассимиляционного давления» (системы негативных и позитивных стимулов к ассимиляции);

● поддержание развитой «ассимиляционной инфраструктуры» (механизмов культурной интеграции и унификации на уровне системы образования, массовой культуры и СМИ, профессиональных сообществ);

● наличие четко артикулированной «формулы лояльности» (культурно-идеологической модели, в рамках которой происходит частичное или полное освоение идентичности принимающего общества приезжими).

В сегодняшнем российском обществе ни одного из этих системных условий не наблюдается. Отсюда низкие показатели культурной и языковой интеграции мигрантов (притом что, по разным данным, 20–30 % мигрантов из Средней Азии не владеют русским языком, уровень востребованности государственных и муниципальных языковых курсов чрезвычайно низок), тенденция к образованию замкнутых сообществ и коммуникации с внешним миром через «этнических посредников».

Альтернативой ассимиляции становятся два взаимосвязанных сценария:

● образование параллельного социума, в котором этнические мигранты могут поддерживать преимущественные контакты в «своей» среде, выходя во «внешний» мир лишь по мере необходимости (такие сообщества обеспечивают и контролируют занятость, правовой статус, бытовые условия, круг интересов мигранта),

● «обратная колонизация», подразумевающая перенос на принимающее общество культурных, социальных, поведенческих моделей стран исхода (тем самым иммигранты «привозят» с собой институты того общества, из которого они, как правило, были вынуждены уехать из-за ощутимого разрыва в социально-экономическом развитии – что по определению подразумевает архаизацию социального уклада принимающей страны).

Групповые стратегии адаптации, реализуемые в рамках первого сценария, способствуют запуску второго. Иными словами, набирая достаточный вес и масштаб, параллельный социум мигрантов неизбежно меняет и трансформирует под свои нужды основной, «включающий» социум. Формируются этнические лобби в государственном аппарате, бытовая и потребительская культура общества адаптируется под вкусы новых целевых аудиторий, расширяются позиции в бизнесе вплоть до контроля над целыми секторами занятости и рыночными нишами. Это вызывает нарастающее недовольство коренного населения, о чем свидетельствуют многочисленные социологические исследования, а также множащиеся резонансные эксцессы этнических конфликтов.

Особого внимания заслуживает тот факт, что в России, по аналогии с Западной Европой и в отличие от США, основную лепту в миграционный приток вносит миграция из мусульманских регионов. Последняя демонстрирует комплекс свойств, делающих оправданным ее отдельное рассмотрение в общем комплексе иммиграционных процессов. Как отмечает скандально известный, но весьма добросовестный в смысле работы с фактами Тило Саррацин, во всех затронутых иммиграцией европейских странах, «будь то Англия, Франция, Германия, Голландия, Бельгия, Дания или Норвегия, у группы мусульманских мигрантов наблюдается общий комплекс признаков, в числе которых – обособленность с тенденцией к образованию параллельного социума, религиозность выше среднего уровня, имеющая тенденцию к нарастанию и перерастанию в фундаментализм; преступность выше средней, от «простой» уличной преступности с применением насилия до участия в террористических действиях» [120] .

Этот комплекс особенностей сложно объяснить чисто социальными факторами (которые являются общими для самых разных этнических когорт иммигрантов) или принадлежностью к визуальным меньшинствам (не менее «чужеродно» выглядящие выходцы из Восточной Азии демонстрируют по многим позициям иные параметры адаптации) или даже уровнем развития стран исхода (выходцы из сопоставимых по уровню развития регионов Индии и мусульманского Пакистана в Великобритании демонстрируют очень разные социальные и образовательные траектории). Наблюдателям остается лишь констатировать, что в силу значительной культурной дистанции по отношению к христианским / постхристианским обществам либо внутренних культурных особенностей среди мусульманских иммигрантов и их потомков «усиливается тенденция культурной и пространственной самоизоляции» [121] . Данный факт не означает сам по себе негативной оценки соответствующих этнических сообществ – напротив, он может указывать на их повышенную жизнеспособность (в данном случае – резистентность к ассимиляции), но с точки зрения принимающего общества он означает дополнительную проблему.

Европейский опыт адаптации и интеграции этой категории иммигрантов не вселяет оптимизма. При значительном объеме усилий и средств, направляемых на эти цели, уровень их интеграции со временем снижается, а не возрастает. Причина – в коллективных стратегиях адаптации (плотные социальные связи в рамках общины), за счет которых поддерживается постоянная дистанция между «общиной» и окружающим обществом, плюс экономическая основа «гетто» в виде различных форм социальных пособий (гарантированный прожиточный минимум освобождает от необходимости «выходить» за рамки общины, бороться за интеграцию на уровне индивидуальных жизненных стратегий).

При этом качество институтов, как базовых (полиция, школы, органы местного самоуправления), так и профильных, ориентированных на политику интеграции, в западноевропейских странах в целом выше, чем в России. Поэтому странно рассчитывать на то, что в нашем случае результат будет лучше.

Понятно, что в России нет и не предвидится «европейского» уровня социальной поддержки для вчерашних гастарбайтеров и их потомков. Однако абсолютно аналогичную роль в смысле экономического стимулирования «геттоизации» играет и будет играть в дальнейшем высокая доля теневого и криминального сектора в экономике. Участие в «этническом бизнесе», полулегальном или прямо криминальном (точно так же, как гарантированный прожиточный минимум в «европейском» варианте), делает оптимальной социальной траекторией для иммигрантов и их потомков образование «своих» сообществ и продвижение в их рамках.

Со стороны разного уровня официальных лиц часто звучат заявления о том, что в России нельзя допустить формирования этнических анклавов. Это звучит крайне странно на фоне того, что таковые уже существуют, расширяются и не встречают серьезного противодействия со стороны государства. То, что их существование не всегда выражается в компактном расселении (хотя все чаще встречаются и такие случаи), не столь важно. Важно само существование этнических сообществ с высокой плотностью внутренних социальных связей.

Многие этнические мигранты едут не «вообще в Россию», а во вполне конкретные «принимающие сообщества», устроенные иерархически, имеющие разнопрофильные виды деятельности, связи и интересы. В том числе – возможности трудоустройства мигрантов, их легализации и социального контроля над ними. Собственно, именно эти сообщества и являются неформальными «организаторами» нелегальной и легальной (правовой статус в данном случае не так важен – это технический вопрос) иммиграции в РФ.