Тесей. Царь должен умереть. Бык из моря - читать онлайн книгу. Автор: Мэри Рено cтр.№ 62

Наконец Аминтор спросил меня:

– А где же стены?

Я поглядел. Дворец стоял на отлогом склоне, но стены его были пригодны лишь для того, чтобы удержать воров снаружи и рабов внутри. На крышах не было даже зубцов, просто в каждую сторону глядели эти надменные рога. Такова была сила Миноса. Стенами ему служили воды, на которых господствовали его корабли. Я молча глядел, стараясь изгнать отчаяние со своего лица. Я казался себе ребенком, затесавшимся в ряды воинов с деревянным копьем. А еще – деревенщиной, невежественной и грубой, что еще более ранит молодого человека.

– Все это отлично, – проговорил я. – Но если война доберется до Крита, им не выстоять даже дня.

Лукос слышал меня, но здесь, на скудной земле, он не испытывал гнева и ответил мне с безмятежной улыбкой:

– Дом секиры простоял здесь уже тысячу лет, никому не покоряясь, кроме могучей силы земного быка, изредка сокрушавшего его. Он был древним, когда эллины еще пасли свой скот на северных пастбищах. Вижу, ты не веришь мне, но это естественно. Мы научились у египтян летосчислению. А вы же, я думаю, говорите просто: «незапамятные времена». – Он отошел прежде, чем я отыскал ответ.

Мы вступили во дворец через огромные Западные ворота. По обе стороны на нас глазели зеваки. Перед нами была огромная красная колонна, за ней пестрели тени. Я шел впереди, глядя прямо передо собой. Если кто-нибудь заговаривал или что-то новое смущало меня, я останавливался и медленно поворачивался в нужную сторону, якобы только что удосужившись это заметить. Теперь тогдашнее мое мальчишеское тщеславие, нежелание показаться застигнутым врасплох простаком кажется мне смешным. И все же печать тех дней так и не оставила меня. Я знаю: в Афинах теперь поговаривают, что царской стати во мне поболее, чем в отце. Но в юные дни я был резв и суетлив, словно пес, обнюхивающий все вокруг. Так что спокойствию и умению сдерживать свою быстроту до нужной поры я выучился именно в Доме секиры.

Собравшиеся придворные глазели на нас; однако, думал я, они менее важные персоны, чем те, что проделали путь до гавани, чтобы посмотреть на нас. Меня это удивило, но судить о причинах я не мог. Миновав помещение караульных, мы вступили в мегарон. [84] В нем было полно стражников, жрецов, жриц и придворных, у дальней стены располагался высокий и белый, сейчас пустовавший престол.

Мы вновь принялись ждать, но на сей раз посреди великого почтения. Люди украдкой поглядывали на нас и переговаривались. Чтобы скоротать время, я поднял глаза к стенам и тут же забыл про свое решение не пялиться более ни на что. На них были изображены игры с быком – начиная от ловли быка до самого конца: во всей красе и боли, искусстве и славе, быстроте, страхе, изяществе и крови, в их свирепом аккорде. Я, не отрывая глаз, глядел на фреску, пока не услыхал женский шепот:

– Погляди на этого. Уже рвется учиться.

Но на нее немедленно шикнули.

Ударили копья стражников. Вошедший царь Минос поднялся сбоку к престолу и опустился на резной белый трон, положив на колени руки, – словно изваяние египетского бога. В длинном алом одеянии, перетянутом поясом, царь показался мне высоким, но, быть может, это впечатление создавали рога. Свет от входного портала бросал неяркие блики на его золотистое лицо и хрустальные глаза.

В полной тишине я услыхал, как охнули «журавли», но и только. Старые критяне уверяли потом, что мы были первыми из обреченных, кто не закричал от страха при виде Миноса, облаченного в маску быка. Ее сделал великий искусник, и выглядело это сурово и благородно.

Но зрелище закончилось прежде, чем я успел наглядеться. Лукос шагнул вперед и проговорил несколько слов на критском языке – весь обряд игры с быком совершается на древнем наречии. На миг мы ощутили на себе взгляд хрустальных глаз, шевельнулась золотая перчатка; копья ударили вновь, и нас вывели из мегарона в расписные коридоры с тенистыми колоннами, потом вверх по великой лестнице под открытое небо, в новые коридоры и залы, пока наконец мы уже не могли отличить север от юга; все глубже и глубже в Дом секиры, который критяне зовут Лабиринтом.

Наконец мы вошли в просторный зал. Оба столба в дверном проеме венчали изображения священного лабриса. [85] Так я понял, что передо мной святилище. В дальнем конце его под косым лучом света, выбивавшимся из-под крыши, я увидел богиню. Венчанное золотой диадемой изваяние ее поднималось на шесть локтей; талию обхватывал золотой передник, лежавший на юбке с многими оборками, хитроумно украшенными эмалью и самоцветами. Лицо ее было из слоновой кости, так же как и округлые нагие груди; протянутые руки обвивали две змеи. Ладони обращены к земле, она словно бы говорила: «Тихо…»

Мы проходили мимо стен с изображением сцен поклонения богине. У ног ее я увидел длинный стол для приношений, выложенный золотом, а вокруг него уже знакомые лица. Здесь собрались вельможи, спускавшиеся в гавань, и среди них – широкий, как два мужа, Астерион, титуловавшийся быком Миноса.

Лукос остановил нас в десяти шагах. Мы ждали. Люди у стола перешептывались. И тогда из-за раскрашенного изваяния богини вышла богиня во плоти.

Возле огромного изваяния она казалась миниатюрной. Она и вправду была невысокой, даже несмотря на высокую диадему. На ней был точно такой же наряд, что и на богине, но руки ее не держали змей. Даже кожа ее, бледно-золотистая, гладкая и чистая, напоминала слоновую кость. Кончики округлых грудей были вызолочены, как у изваяния. Оба лика покрывала одинаковая раскраска: глаза подведены черным, брови подрисованы дужками, алел небольшой рот. Казалось, что и лица под слоем краски должны быть одинаковы.

С детских лет видел я свою мать, одетую для выполнения обязанностей жреца, и все же был потрясен. Она никогда не претендовала на роль более высокую, чем служение богу. Эта невысокая строгая фигурка могла требовать себе что угодно.

Она подошла к столу для приношений и, опустив на него простертые вперед руки, приняла ту же самую позу, что и статуя. А потом произнесла всего лишь несколько слов на древнем языке. Чистый свежий голос пролился прохладной водой на ледяные камни. Под тяжелыми накрашенными веками шевельнулись темные глаза, взгляды наши на мгновение соприкоснулись. И тут я испытал потрясение, какого не смогла вызвать маска быка Миноса. Передо мной стояла богиня и одновременно юная женщина.

Выжидая, она замерла возле стола, и вельможи шагнули вперед, каждый с глиняной табличкой в руке. Указывая на одного из нас, каждый опускал табличку на стол. Я понял, что это знаки приношений, подобные тем, которые мать моя дома принимала во имя богини: ей обещали столько-то кувшинов с маслом или медом или столько-то треножников, и тогда она зачитывала обет, а принесший его выплачивал добровольный долг в удобное время.

Здесь было то же самое, хотя звучали критские слова, только покупали своих ягнят для жертвоприношения. Я увидел, как муж с синей обезьянкой указал на Ира, муж с котом – на Хрису, старуха – на меня. Последним подходил Астерион, он бросил свою табличку так, что обожженная глина задребезжала. Жрица прочитала ее; все остальные переглянулись и, бормоча, отступили. Она произнесла фразу, в которой я услышал имя Астериона; тот удовлетворенно кивнул и презрительно поглядел на остальных. На миг она замерла возле стола, положив на него руки в ритуальной позе. Потом, встретив его взгляд, подняла со стола его табличку и показала: глину пересекла трещина.