Еще одно новшество ввел Ахмед I. Взойдя в 1603 г. на престол, он отменил прежнюю жестокую традицию и не стал убивать всех своих братьев. Вместо этого их начали сажать в «клетку» — охраняемый комплекс, где создавались все удобства, но от любых связей с внешним миром они изолировались. К ним допускали лишь евнухов и наложниц, не способных к деторождению по возрасту либо в результате упомянутой операции. Если же какая-то из них случайно забеременевала, ее умерщвляли, дабы дополнительно не усложнять вопрос престолонаследия. Теоретически новшество выглядело «гуманным», гарантировало преемственность власти — после смерти бездетного государя можно было извлечь из «клетки» следующего по очереди претендента. Но реально в подобных условиях заточения принцы попросту деградировали. И каждый следующий султан был слабее и беспомощнее предыдущих, попадая под все более сильное влияние «гаремных партий».
А борьба между этими партиями шла постоянная. Ведь вопрос престолонаследия был запутан до крайности. Подрастали дети здравствующего монарха, множество его родственников дурело в «клетке». И при грядущей смене на троне какая— то из наложниц (и только одна!) могла выдвинуться на место матери султана — сместив тем самым прежнюю властительницу гарема. А дети остальных отправятся в «клетку». С соответствующими последствиями для матерей. Претендентки вовлекали в интриги евнухов. К той или иной из них примыкали и младшие обитательницы гарема в надежде с помощью старших наложниц и тех же евнухов обойти соперниц и выдвинуться на ступень «гезде» или «икбал». Образующиеся партии не брезговали доносами, ядами, колдовством. Выигравшие укрепляли положение. Проигравшие отправлялись на казнь или перемещались на должности рядовых рабынь… Готовясь к ожидающимся дракам за власть, гаремные партии вербовали сторонников среди визирей, янычар, духовенства. А попутно летели головы или рушились карьеры тех, кто считался потенциальным противником. И поскольку речь шла о личных судьбах, государственные интересы шли побоку. Собственно, Мурад IV был последним султаном, пытавшимся править самостоятельно, принимать какие-то решения и проводить собственную политику. Но устои империи уже расшатывались.
В Аравии восстал Йемен, провозгласил независимость, и туркам пришлось уйти оттуда. В Ливане Порта попыталась ликвидировать очаг сепаратизма, направила войска и перекупила нескольких вассалов Фахр-ад-Дина. Его осадили в горном замке, он бежал, но был пойман, отвезен в Стамбул и казнен вместе со всей семьей. Власть в Ливане отдали турецкому ставленнику Алям-ад-Дину. Но против него тотчас взбунтовались подданные, свергли и поставили правителем Мельхема Маана, племянника Фахр-ад-Дина. И султану ничего не осталось, как утвердить его в качестве эмира. В результате положение в Ливане осталось прежним, а выиграла лишь английская Левантийская компания, помогавшая в ходе заварухи обеим сторонам, прочно обосновавшаяся в Халебе (Алеппо) и вышедшая на первое место в левантийской торговле.
Подняли мятеж и буджацкие татары. И мудрено ли, что султан смотрел сквозь пальцы на дела крымского хана? Не выходит из подданства — и то хорошо, так что лучше не нажимать на него слишком сильно. По оценкам историков, за первую половину XVII в. татары угнали из России около 200 тыс. человек. Помосты невольничьих рынков в Керчи, Перекопе, Кафе, Анапе и наиболее крупного, в Азове, переполняли русские мужики, юноши, бабы, которым покупатели щупали мускулы, заглядывали в зубы. Самый ценный товар — девушки, маленькие девочки и красивые мальчики, предназначенные для гомосексуальных удовольствий, продавались отдельно, в закрытых шатрах или стационарных «магазинах», куда допускалась только «солидная», платежеспособная публика. А царскому правительству приходилось на выкуп уведенных в неволю собирать особый налог — «полоняничные деньги», по 8 копеек со двора. И отправлять в Бахчисарай богатые «подарки», чтобы уберечься хотя бы от набегов главных сил хана, даже если он при этом не сочтет нужным удерживать своих мурз с мелкими отрядами.
Иран в войне с Турцией исчерпал свои силы. Но отдавать захваченных территорий не собирался, а у Мурада не получалось «дожать» его. И, не добившись ничего путного в Закавказье, султан опять сделал «рокировку», перенес центр боевых действий в Ирак. Сам отправился с армией и осадил Багдад. Для российских планов строительства «засечных черт» такая ситуация была выгодной. В Москве понимали, что продвижение в «Дикое Поле» вряд ли обойдется без конфликта с Бахчисараем и Стамбулом. Но турецкие проблемы давали надежду избежать большой войны. Подготовка к строительству велась в глубокой тайне, чтобы поставить соседей перед фактом и не позволить помешать работам. Хотя подготовка, конечно, потребовалась колоссальная. Новые оборонительные сооружения должны были протянуться более чем на 1000 км. Нужно было обеспечить все это инженерной разведкой, людскими и материальными ресурсами.
Однако получилось так, что в это же время и тоже в тайне донские казаки вынашивали другой проект — захватить Азов и сделать его центром своей вольной республики. Это была мощная крепость, как раз незадолго до того реконструированная и усиленная. Обвод каменных стен достигал 1200 м, высота их доходила до 20 м, твердыню охраняли 11 башен, рвы трехметровой глубины и восьмиметровой ширины, 200 орудий разного калибра. Гарнизон состоял из 5,5 тыс. человек, из них 4 тыс. янычар, остальные — городское ополчение, слуги, местные татары. Но казаки находились на взлете своей буйной силушки, и такие трудности их не смущали. А вот боеприпасов для предприятия требовалось много. Да и вообще желательно было упрочить контакты с Москвой, поскольку было ясно — с потерей Азова турки и татары не смирятся. И к царю в начале 1637 г. отправили зимовую станицу атамана Ивана Каторжного.
В послании о наступательных планах дипломатично не упоминалось — писали, что «многие орды на нас похваляются, хотят под наши казачьи городки войной приходить и наши нижние городки разорить, а у нас свинцу, ядер и зелья нет». Сетовали, что в прошлом году государева жалованья не было, «и мы помираем голодной смертию, наги, босы и голодны», что в порубежных городах «целовальники стали брать пошлины с казаков». Пошлины с них брали по приказу Филарета после убийства Карамышева и отказа принести присягу. А по какой причине не было жалованья в 1636 г., неизвестно — то ли казаки опять чем-то Москве досадили, то ли просто из-за административных неувязок. Но в принципе после участия донцов в Смоленской войне отношения с ними стали нормализовываться. А проекты строительства «засечных черт» и подавно требовали восстановить прочный союз. Поэтому атамана встретили радушно, пошлины отменили, царь и правительство охотно отпустили жалованье. Его повез дворянин Степан Чириков, который заодно должен был встретить ехавшего из Турции посла Кантакузина. А Каторжный, оценив теплый прием, задержался в столице, надеясь выпросить еще и дополнительное жалованье.
Пока посольство ездило, инициаторы нападения на Азов бросили клич по всем «верховым городкам и по всем речкам» — собраться в Монастырском городке. На Дону было тогда 48 городков, боеспособное мужское население насчитывало 15 тыс. Но в воззвании оговаривалось, что дело сугубо добровольное, и «нетчикам суда и расправы не будет», и на круг прибыли лишь 4 тыс. — самые крутые и отчаянные. Но в это же время ухудшалось положение казаков в Польше. После подавления восстания Сулимы катились гонения и произошел раздрай в Запорожской Сечи. Некоторые считали, что надо продолжать борьбу с поляками. Другие разуверились в успехе и перешли к туркам — их с радостью приняли и направили вместе с янычарами против мятежных буджацких татар. А третья часть, около 1 тыс., вообще решила бросить родные края, уйти в Персию и поступить на службу к шаху. Когда они достигли Дона, их пригласили остаться и принять участие в предприятии.