Триада: Кружение. Врачебница. Детский сад - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Чепкасов cтр.№ 39

Парень прямиком прошел в спальню, вспоминая историю о том, как Бог позволил сатане уничтожить имущество и детей праведника Иова, чтобы проверить, даром ли богобоязнен Иов. А многострадальный, вмиг лишившись всего, сказал: «Господь дал, Господь и взял. Да будет имя Господне благословенно!» А дальше… Но Миша не стал читать, что же дальше: он отдернул руку, протянутую было к Библии, и подумал возмущенно: «Нет, мой герой не Иов, он не сумасшедший!» Подумав так, Солев ушел в зал, врубил телевизор и вместе с остальными посмотрел туповатую развлекательную передачу, а затем отправился к Дрюне.

У Дрюни были большие воспаленные глаза, очень бледное лицо и влажное рукопожатие. Его бабушка, открывшая дверь, предложившая гостю тапочки и исчезнувшая на кухне, смахивала на старого верного пуделя. Миша прошел в комнату Дрюни вслед за хозяином, плотно прикрыл дверь и спросил:

– Какие планы?

– Не какие планы, а какой план, – вполголоса поправил Дрюня и ответил: – План хороший.

Он с размаху клюнул двумя пальцами клавишу маленького раздолбанного однокассетника. Тот слегка призадумался, а затем воспроизвел тоскливый и чистый скрипичный мотив, подслушанный у кого-то из классиков, потом внезапно смолк, словно набирая воздуху в металлико-пластмассовые легкие, и после паузы ужасающе завизжал. Пару минут Солев терпеливо слушал то, как некий сатанист с длинными сальными волосами и татуировкой на плече (один из изображенных на вкладыше подкассетника) визжит, орет и рычит по-латыни под безумную, безудержную, кузнечно-ритмичную музыку, от которой учащается сердцебиение и хочется убивать. Не выдержав, Миша щелкнул рычажком магнитофона, и сатанист захлебнулся в радиоволнах, а его рев сменился тягучим медляком.

Дрюня вздрогнул и с ненавистью зыркнул на Мишу, но постепенно опомнился и произнес:

– Это я вчера купил. Знаешь, как называется?

– Как? – Солев непонимающе глянул на угловатую английскую надпись.

– «Разлагающийся Христос».

– Какая гадость!

Дрюня загоготал, а затем принялся, фальшивя, но зато чисто выговаривая слова, подпевать голосистому американцу. Потом вновь расхохотался, но вдруг посерьезнел и напомнил:

– Я уже говорил, что есть план. План убийственный, а цена та же. Мы с Сереней сегодня у него на хате обкуриваемся. Ты как? Можно два костыля взять.

– Да фиг его знает… – нерешительно пробормотал гость.

– Ты сколько уже не обкуривался?

– Месяц где-то.

– Самое то, – авторитетно произнес Дрюня. – Раз в месяц можно, святое дело. Я раз в неделю обкуриваюсь – ничего, Сереня по два, по три раза в неделю хреначит – тоже ничего. А насчет денег – пива разок не попьешь, вот тебе и деньги…

– Да я знаю… Ладно, давай. Когда встречаемся?

– В пять подходи к Серене. План убийственный – давно такого не было, – заключил Дрюня и вырубил магнитофон.

Помолчали.

– А у меня новость, – сказал Миша, и его фраза прозвучала слегка фальшиво, как и все заранее заготовленные фразы. – Я рассказ начал – может получиться что-то офигенное.

– Опять про самоубийц?

– Нет.

– Жаль, что не про самоубийц, – огорчился Дрюня и риторически вопросил: – Как к этому отнесется господь сатана?

– Ты правда, что ли, сатанист? – с некоторой брезгливостью поинтересовался Миша.

– А что?

– Да так… Можно от тебя позвонить?

– Конечно, нельзя.

Комнату они покинули вместе. Дрюнина бабушка, смотревшая телевизор, лукаво глянула на них и картаво проворковала:

– Сек’гетники! Музыку включили… О невестах небось сек’гетничали?

– Какие невесты?! – наигранно возмутился Дрюня. – Мы, бабушка, медляк танцевали.

Он загоготал, рассмеялась и бабушка, а Солев чуть было не сплюнул, но понял, что некуда, и сглотнул.

– Нужно срочно реабилитироваться, – усмешливо произнес Миша и шагнул к телефону.

Дрюня с бабушкой деликатнейшим образом уставились в телевизор.

– Добрый день. Свету можно? – сказал Миша в телефонную трубку, затем помолчал, поглаживая витой провод, улыбнулся и вторично поздоровался. – Привет, Свет. Это я… Я тебе дам – «кто я». Пошутила она… Ладно. Чем занимаешься? А еще чем? Даже?! Ну ты, Свет, даешь. Хозяйственная ты моя… И что – прямо весь день так? Всё-таки нет? А то я уж испугался… Да, вроде того… А что я – я ничего. У Дрюни сижу… Дрюнь, тебе привет от Светы… Ладно… И тебе, Свет, тоже… Да. Я что звоню – у тебя какие планы на вечер? Никаких? Нет, у меня предложений нет, в том-то и дело. Сегодня ничего не получится… Да так – в тесной мужской компании будем предаваться распущенности нравов… И ничего смешного – в покер поиграем, побеседуем на литературные темы… На литературные. Так что извини. А завтра обязательно что-нибудь придумаем… Торжественно обещаю – придумаем. Сходим куда-нибудь… Ну, это завтра решим… Ладно, успехов тебе в хозяйственных делах. Я, может, сегодня еще разок позвоню. Пока.

Парень улыбнулся и бережно положил трубку. В телевизоре, словно в кубической кастрюле с прозрачной стенкой, бурлили латиноамериканские страсти. «Помои!» – едко охарактеризовал Миша, глянув на телевизор.

Солев распрощался с Дрюней и некоторое время бесцельно бродил по улицам, магазинам и глухим дворам: он любил броуновское движение. Затем вернулся домой, пообедал, посмотрел телевизор, проиграл Виктору Семеновичу партию в шахматы и ушел, оставив телефон Серени. Перед ужином Софья Петровна вызвонила Мишу, тот сказал, что задержится, и не к месту рассмеялся. «Весело у вас там», – заметила мама, а сын объясняюще выдохнул: «Анекдоты». Домой Миша пришел с рубиновым леденцом во рту и с жутким аппетитом.

За стенкой – веселье. За окнами – город.

А в комнате – тесно. И я здесь – один.

Представим: я в келье, и те разговоры,

И тосты, и песни – лишь прелести дым,

Искус, наважденье в тиши монастырской.

На деле за стенкой молчальник живет;

У Бога прощенья он просит настырно,

Стоит на коленках, просвирки жует.

И город пусть будет подальше от кельи —

Продвинем его монастырской стеной…

Всё стихло. И я восклицаю в веселье:

«Кто против меня, если Бог мой со мной?!

Гена Валерьев лежал в постели до тех пор, пока стихотворение окончательно не оформилось, а затем вскочил, восторженно перекрестился, резко дерганул в сторону тяжелую желтую штору так, что крайняя петля оборвалась, и ликующе поклонился ослепительному солнечному оку. И никакого язычества: солнце всходит на востоке.