Триада: Кружение. Врачебница. Детский сад - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Чепкасов cтр.№ 36

– Круто! – оценил Артурка. – Только в связи с тем, что компьютер ты видел только на уроках информатики, метафора получилась с изъянцем. По изначальному перечню можно понять замысел хозяина компьютера, а о создателе программы мы ничего не узнаем. Твою метафору спасает лишь то, что Бог – Он и Компьютеровладелец, и Программист.

– О, великий Артурка! – шутливо воскликнул Гена. – О, компьютерный гений! Уел ты меня, великогрешного. Но пиво всё-таки пей.

Артурка допил, и Гена разлил пиво по пузатеньким чайным чашечкам. Не будь пива, Гена вместо произнесения пространного монолога просто пощелкал бы перстами с сумасшедшей ухмылкой и на вопрос: «Ты чего?» – не ответил бы. Он уже давно понял, что глупо говорить то, о чем достаточно подумать, и еще глупее – говорить о том, что не стоит раздумий. В беседах же Гена участвовал следующим образом: внимательно слушал, коротко отвечал на вопросы, а иногда произносил нечто весьма афористическое. И лишь пиво было способно промыть брешь в Генином интеллектуализированном обете молчания.

– Твои метафоры – это, конечно, умно, прикольно, но что мне с Олей-то делать? – поинтересовался настырный Артурка.

– Я же тебе уже ответил, – лениво и слегка недовольно молвил Гена. – Сам решай. Ты же не ждал от меня совета, ты просто хотел, чтобы я тебя выслушал. Я тебя выслушал.

– Спасибо! – едко выплюнул Артурка.

Они выпили по паре чашечек в молчании, тяжком даже для Гены. С трудом отпилив кусок черного хлеба, он, наконец, несколько фальшиво проворчал:

– И что у тебя нож такой тупой?..

– Конечно, тупой! – слегка наигранно взорвался Артурка. – Нож тупой, а хозяин еще тупее! Само собой!

Гена улыбнулся, и через несколько минут беседа стала спокойной и абсолютно абстрактной. Один из собеседников привел красивую аналогию, другой поддержал ее и развил, и в результате разговор довольно неожиданно уперся в проблему детства.

– Дети – это совершенно отличные от взрослых существа, – медленно говорил Гена, легонько касаясь чашечки с пивом длинными пальцами так, что та урывисто проворачивалась против часовой стрелки. – В «Братьях Карамазовых» есть фраза наподобие; у Достоевского даже сильнее сказано: не от взрослых они отличаются, а от людей вообще, будто бы совсем другие создания. Это и впрямь так, ведь Адам и Ева не были детьми. А Христос говорит, чтобы мы были как дети, «ибо таковых есть Царствие Небесное». Вот и выходит, что детство – наш Эдем, и мы неминуемо изгоняемся из него за первородный грех.

– Да за тобой записывать надо! – чрезмерно восхищенно воскликнул Артурка, но Гена, достаточно хорошо изучивший его, понял, что тот не пересмешничает, а лишь маскирует излишком восхищения само его наличие.

– Спасибо, – искренне поблагодарил Гена. – Кстати, мы ведь мало что помним из раннего детства, а из младенчества – почти ничего. Мы забываем рай раньше, чем обретаем возможность сказать о нем. Что уж ты там изрек о «той первозданной чистоте, с позиции которой…» – как там дальше?

Артурка ответил не сразу: сперва он засмеялся, поскольку Гена очень уж потешно выделил цитату чрезмерно сурьезным окающим говорком. Просмеявшись, Артурка припомнил:

– С позиции которой о многих вещах можно судить вернее, чем когда уже коснешься их.

– Ясно. Так вот, есть у меня двоюродные брат и сестра. Они еще в детском саду учатся, воспитываются то есть… Понаблюдать за ними, послушать, сыграть в жмурки – это такой кайф!.. А ты не ржи, у меня пока еще не маразм. Просто я тоже ищу чистоты.

– Так выпьем за чистоту, – предложил Артурка, разлив по чашечкам остаток пива.

– Выпьем за чистоту… – скептически пробормотал Гена, глядя на лопающиеся пузырьки пивной пены. – Бред какой-то!

Они выпили.

* * *

Когда Гена вернулся домой, он застал свою мать, Тамару Ивановну Валерьеву, за телефонным разговором. Судя по тому, что Тамара Ивановна еще не переоделась в домашнее, зазвонивший телефон пленил ее в первые же минуты после прихода с работы. Гена Валерьев усмехнулся, мысленно уподобив телефонный провод цепочке от ошейника, но вслушался в разговор и брезгливо поморщился: его мать обстоятельно объясняла кому-то, как проводить некий обряд, в котором, помимо пациента и мастера, участвуют «ангелы» стихий.

– …И каждый участник произносит свою мантру… – увлеченно вещала Тамара Ивановна. – Ага…

Валерьев демонстративно взвыл – как, мол, мне это надоело – и прошел в свою комнату. Включив свет и задернув штору, он медленно перекрестился и, прошептав восьмисловную Иисусову молитву, глубоко поклонился большой застекленной иконе Спасителя, стоящей на полке книжного шкафа. Юноша почувствовал внезапные слезы, но голос внутри него сказал: «Это от пива», – и стало стыдно, и слезы вмиг высохли.

С минуту Гена стоял молча и неподвижно, бессознательно воспринимая звуковой мир: шум поредевших машин за окном, матерную ругань соседей снизу, постылую танцевальную попсу с одной стороны и обрыдлый эзотерический бред с другой. Да еще сверху слышалось мерное поскрипывание, о природе которого совершенно не хотелось думать. И Валерьев почувствовал себя маленьким и жалким, он мысленно сравнил себя с человеком, замурованным в крохотной каморке, полной скелетов и крыс, и прежде чем совсем по-детски заплакать, он самодовольно ухмыльнулся, радуясь точности сравнения.

Подавляя рыдания, юноша принялся исступленно креститься и кланяться, креститься и кланяться, креститься и кланяться, и досадные звуки постепенно исчезали: смолкло снизу, поскольку пьяный дебошир повалился, причем не на пол, а прямехонько на свою кровать, и заснул без храпа; смолкла музыка, потому что меломанов навестили их соседи, у которых маленький ребенок; сверху тоже всё благополучно завершилось и смолкло; да и Тамара Ивановна явно заканчивала телефонный разговор.

– Слава Тебе, Господи! – радостно воскликнул Гена и шементом бросился в ванную, пока мать не обнаружила его заплаканного лица.

«А вы молодец, батенька! – мысленно поздравил он себя, умываясь холодной водой. – Восемнадцать лет, а плакать не разучились…»

Пивная тяжесть бесследно выветрилась из головы.

Когда Гена крепко вытирал лицо махровым полотенцем, стало изумительно весело, так что он даже взвизгнул от восторга и побежал к маме.

Та как раз окончила разговор, устало встала со стула и принялась медленно вращать головой, разминая шею.

– Привет, котяра! – поздоровался Гена (котяра было домашнее прозвище Тамары Ивановны, на которое она обижалась, но в явно недостаточной степени).

– Это кто это здесь котяра? – строго поинтересовалась она.

А Гена тем временем обошел ее сзади и с силой схватил за мясистые бока, восторженно проговорив:

– У-у, сало!

– А-а-а!!! – трубно заорала Тамара Ивановна и резко развернулась к сыну, но, увидев, как того скорчило от смеха, сама рассмеялась.

– Это если кто меня испугает, и я заору… – в который раз весело сказала она. – Тогда он сам… Ха-ха-ха!