Карл, герцог - читать онлайн книгу. Автор: Александр Зорич cтр.№ 140

12

(Граф Жан-Себастьян де Сен-Поль)

О внутреннем облике Карла следовало бы сказать особо. Это тема, вокруг которой описаны многие окружности, и потому само собой напрашивается сравнение с кругами, разбегающимися по поверхности воды от упавшей капли. Карл был хорош, – утверждает хор голосов. Светел и силен. Стихии, которые составляли его существо, не враждовали, но лишь теснили друг друга попеременно и движение это радовало глаз всякого, кто знал в этом толк. Внутри Карла день сменялся ночью так же естественно, как то было в природе. И в этом виделась та закономерность, чью строгость и красоту легко ощутить, но нелегко донести.

В церковной книге Александр писался «сыном мельника», деревенские величали его байстрюком, а сам он в минуты обиды утешал себя тем, что он сын герцога.

Истина происхождения, в которой Александр не сомневался в семь лет, как в том, что днем светло, а ночью темно, в четырнадцать обогатилась великим сомнением. Как если бы он узнал о том, что за дни и что за ночи, например, за полярным кругом. В самом деле, если он – сын герцога, то почему его отец не приедет сюда снова и не заберет его к себе, чтобы вместе воевать врагов и распутывать нити заговоров?

В пятнадцать лет Александр принял решение отправиться в неблизкий Дижон и самому во всём разобраться, но мать, обычно молчаливая и ко всякой его придури толерантная, легла на крыльце мельничьего дома и пролежала там весь день и всю ночь, пока Александр метался, хрустел кулаками и, наконец, сидел черней тучи перед распахнутой дверью, мучимый самой неразрешимой, самой гнусной дилеммой – мать или отец?

Когда, проглотив душой ежа, Александр поклялся, что никуда не пойдет без её благословения, мать воззвала к нему голосом разума, который рек о том, что у герцога Карла есть жена, другая женщина, а у этой женщины нет детей – ни мальчиков, ни девочек. И что если Александр явится в столицу, то, верно, долго там не пробудет, потому что упомянутая жена сживет его со свету ядом, колдовством или наветом. «А почему отец ей не помешает?» – мужественно-петушиным басом вознегодовал тогда Александр. «Потому что он её любит», – объяснила Бригитта. Тогда близкий к отчаянию Александр впал с бессовестный шантаж, чтобы разжиться новой информацией о своём происхождении, и Бригитта, выдав сыну взрослую версию истории о герцоге Карле-аисте и капусте, то есть чистую правду, поклялась на Писании, что дело было так, как она о том рассказала. Но Александр всё равно не поверил.

К счастью для Александра, судьба избавила его от отчима, а Бригитту, соответственно, от супруга. Мужское начало объективировал отец Бригитты, Густав, которого Александр, однако, никогда не называл дедом, а обращался к нему «батя». Это ни к чему не обязывало, ибо «батей», как и «братком», можно звать кого угодно, в особенности если серьезно относиться к метемпсихозу – мало ли кто кому был батей в прошлых махаюгах!

Семья была по нищенским меркам зажиточной, селилась особняком, на опушке возле реки. Отрыв от коллектива никогда не поощряется, и неудивительно, что в деревне про семью Александра распускали жутковатые россказни. Впрочем, дальше злословия дело не заходило, потому что если Святая Инквизиция по наводке крестьянского коллектива разорит мельницу, набитую ведьмаками и колдунами, некому будет молоть зерно. Вот если бы в ворожбе подозревали плотников, которых было аж пять дворов, то разговор был бы другим. И всё равно, излюбленным героем деревенских триллеров был именно Густав, который владел луком как Вильгельму Теллю и не мечталось, а ничего доброго в этом общественность не усматривала, поскольку ясно, что такого мастерства нельзя достичь иначе, как заложив душу дьяволу.

К чести Густава, он систематически клал на общинность и уверенно гнул свою свирепую коммерческую линию, во всякую жатву обдирая клиентов, словно липку. Летне-осенний сезон, когда мельница работала от утренней зари до следующей утренней зари, оканчивался хорошим барышом, и тогда Густав учил Александра стрелять, стрелять и ещё раз стрелять.

В семнадцать лет Александр обнаружил, что обращается с луком не хуже самого Густава. Правда, об одном обстоятельстве Александр не был осведомлен – в свои пятьдесят семь Густав был практически слеп на оба глаза, но каким-то чудом умудрялся скрывать этот прискорбный изъян уже целых два года.

То был холерный год. Бригитта и Густав упокоились в месте злачном «иде же несть ни печали, ни воздыхания, но жизнь бесконечная». Здоровый, как желудь, Александр обрел свободу передвижения, поскольку никаких указаний насчет смерти матери в данной им некогда клятве не содержалось. На покупку приличного меча сбережений не хватило, а против закупок всякого дерьма восстала душа полуаристократа. Да и что с меча толку, когда он не умеет фехтовать?

Денег достало лишь на четыре недели в Семюре, где Александр, с горечью опознав в себе дубину и деревенщину, рассчитывал пообтесаться перед Дижоном. В рамках этой культурной программы он приобрел бритвенные принадлежности, научился бриться и стричь ногти, носить берет и короткий, до колен, плащик, а также познал продажную любовь дважды.

Когда Александр приобрел вид, достойный, по его мнению, Дижона, в сверчковой сумеречной тиши подворотни его обобрали двое незлобивых арманьяков, приняв за благородного иноземца. Александр был в высшей степени возмущен этой низостью, но ещё больше польщен. Он бросил в лицо легковерным свой унылый кошель, где назло низким псам плескались четыре последних су, и тут же получил в челюсть и под дых. Наутро же Александр был вынужден наняться в бургундскую армию лучником, утешаясь тем, что если все дороги ведут в Рим, то все военные кампании рано или поздно приводят к Карлу, герцогу.

Карл вспоминал о Никколо, как вспоминают об однокашниках, давних соседях и друзьях детства – теплые чувства плюс осознание полной несостоятельности всякого общения теперь, когда детство перешло в более зрелую свою фазу. Любопытно, что считаться другом карлового детства Никколо никак не мог. Он был старше Карла на семь лет – расстояние от Земли до туманности Андромеды.

Вдобавок, Никколо тогда, в детстве Карла, не говорил по-французски, поскольку был натуральным итальянцем – ветренным, сентиментальным и гордым до судорог. Теперь он, похоже, скинул тысячу с копейками годков и перекрестился из итальянца в классического латинянина – так бегло и обаятельно он изъяснялся, так был недвусмысленно прагматичен и уперт (к счастью, как раз в той степени, чтобы Карл ощущал единение через сродство душ). И ещё, Никколо был из тех людей, у которых пламенный мотор не вместо сердца, а впридачу к сердцу, что делало его предприимчивым, подвижным и снабжало душевными силами, дабы сортировать коммерческие мероприятия на нравственные и безнравственные, эстетические и малоэстетичные, перспективные и маразматические. Одним словом, энергичный Никколо всегда находил компромиссы между бизнесом и духовными запросами. Нашел и в этот раз.