Бен-Гур - читать онлайн книгу. Автор: Льюис Уоллес cтр.№ 54

– Маллух, иди сюда, поближе к креслу, – нетерпеливо поманил его рукой купец. – У меня есть дело для тебя, чрезвычайно важное. Слушай! На склад сейчас по лестнице спускается молодой человек, он хорош собой и одет по-еврейски. Следуй за ним как тень и каждый вечер сообщай мне, где он бывает, что делает, в каком обществе проводит время. Если тебе удастся, не обнаруживая себя, подслушать его разговоры, сообщи мне их слово в слово. Запоминай, кто ему прислуживает, его привычки, образ жизни. Ты понял? Тогда ступай за ним! Постой, Маллух: если он покинет город, иди за ним – и запомни, Маллух, постарайся познакомиться с ним поближе. Если он разговорится с тобой, уверь его, что при случае ты можешь ему пригодиться. И не проговорись о том, кто послал тебя. Поспеши!

Мужчина склонился в почтительном поклоне и вышел из комнаты.

Тогда Симонидис потер свои иссохшиеся руки и рассмеялся.

– Что сегодня за день, дочка? – спросил он, не переставая смеяться. – Какой день? Я хочу запомнить его, потому что он принес мне радость. Посмотри на календарь, Есфирь, и скажи мне, смеясь.

Такое настроение отца показалось его дочери неестественным; и, словно возражая ему, она печально ответила на это:

– Горе мне, отец! Горе потому, что я всегда должна помнить этот страшный день!

Руки купца тотчас упали на колени, голова поникла на грудь, подбородок спрятался в складках одеяния.

– Верно, совершенно верно, дочь моя! – сказал он, пряча от нее взгляд. – Да, двадцатое число четвертого месяца года. В этот день пять лет назад моя Рахиль, твоя мать, лишилась сознания и умерла. О, для меня она была всем в этом мире! Она упокоилась в заветном месте – в гробнице, вырубленной в скале, не деля ее ни с кем! Но все же в темноте ночи после нее для меня остался светлый лучик, который теперь сияет, как утренняя заря. – С этими словами он поднял руку и возложил ее на голову дочери. – О Всемогущий Господь! Благодарю Тебя за то, что оставившая нас Рахиль жива в моей Есфири!

Чуть погодя он вскинул голову и сказал, словно под влиянием внезапно пришедшей мысли:

– На улице хорошая погода?

– Она была такой, когда вошел этот молодой человек.

– Тогда пусть придет Абимелех и поможет мне выйти в сад, потому что я хочу смотреть на реку и суда. А еще я хочу рассказать тебе, почему уста мои смеются, а сердце поет.

На звон колокольчика пришел слуга, по знаку девушки выкативший кресло, оборудованное для этой цели небольшими колесиками, из комнаты на крышу нижнего дома, которую старик называл своим садом. Мимо благоухающих кустов роз и клумбы с разнообразными цветами он прокатил кресло к краю крыши, откуда были видны башенки дворца на острове за рекой, далекий мост и ширь реки, на которой в сиянии утреннего солнца покачивались на мелкой волне многочисленные суда. Здесь слуга и оставил старика наедине с дочерью.

Крики грузчиков, работавших внизу, глухой стук ящиков и бочек совершенно не беспокоили старика, так же как и непрерывное шарканье ног пешеходов, идущих по мосту прямо у них над головами: все это было привычно его слуху, как и взору открывающийся перед ним вид, и скользило мимо его сознания, будучи разве что уверенными свидетельствами о будущем.

Есфирь присела на ручку кресла и, покачивая в своих ладонях руку старика, ждала, что он скажет ей. Спустя некоторое время, полностью овладев своими чувствами, он холодно и спокойно произнес:

– Когда этот молодой человек говорил, Есфирь, я, глядя на тебя, подумал, что он завоевал твое доверие.

Девушка отвечала, потупив взор:

– Сказать тебе честно, отец? Я поверила ему.

– Итак, ты считаешь его пропавшим сыном князя Гура?

– Но если это не так… – заколебалась девушка.

– А если это не так, Есфирь?

– Отец, с тех пор как мою мать призвал Господь, я все время была при тебе. Не один раз мне доводилось видеть и слышать, как мудро ты улаживал дела с разными людьми, искавшими прибыли, правой и неправой. Теперь я могу сказать, что если этот молодой человек не тот, за кого себя выдает, то никто еще передо мной так талантливо не разыгрывал представление.

– Клянусь славой Соломона, дочь моя, ты говоришь обдуманно. Так ты веришь тому, что твой отец был рабом его отца?

– Я поняла так, что он передавал слухи, которые дошли до него стороной.

Некоторое время взор Симонидиса блуждал по стоящим на рейде судам.

– Что ж, Есфирь, ты почтительное дитя и обладаешь истинно еврейской проницательностью. Ты уже достаточно взрослая и сильная, чтобы выслушать мою печальную повесть. Так обратись же вся в слух, и я поведаю тебе о себе самом, о твоей матери и о многих вещах, случившихся в прошлом, – тех вещах, которые я скрывал от дотошных римлян, да и от тебя, поскольку ты должна была расти перед Господом, как былинка под солнцем… Я был рожден в гробнице, вырубленной в скале в долине Химмона, на южном склоне Сионского холма. Мои отец и мать были рабами – евреями, возделывавшими инжир, маслины и виноград в Царском саду. Будучи мальчишкой, я помогал им. Они были обречены пребывать в рабстве всю свою жизнь. Они продали меня князю Гуру, который тогда, в канун царствования Ирода Великого, был богатейшим человеком в Иерусалиме. Когда я подрос, он перевел меня работать из садов на свой склад в Александрии Египетской. Там я служил ему шесть лет, а на седьмой по закону Моисея я получил свободу.

Есфирь радостно всплеснула руками.

– Тогда, значит, ты не раб его отца?

– Нет, дочь моя, послушай дальше. В те дни в Храме было немало законников, которые утверждали, что дети рабов обречены всю жизнь влачить долю своих родителей. Но князь Гур был привержен справедливости во всем и тоже знал законы. Он сказал тогда, что я был в рабстве у еврея в том смысле, какой вложил в это понятие великий законодатель древности. Поэтому он письменно отпустил меня на волю – его грамоту с печатью я храню и поныне.

– А моя мать? – спросила Есфирь.

– Ты должна выслушать меня до конца, Есфирь, поэтому будь терпелива. Ты должна понимать, что для меня было куда проще забыть себя, чем твою мать. Почти в конце моего рабства я пришел в Иерусалим на праздник Песах. Мой хозяин принял меня у себя во дворце. Я боготворил его и умолял позволить мне и дальше служить ему. Он согласился, и я служил у него еще семь лет, но уже как вольный сын Израиля. Я занимался морскими перевозками, распоряжался караванами, ходившими к востоку от Суз и Персеполя, и вел всю торговлю шелком со странами, лежавшими еще дальше. Все это были рискованные предприятия, дочь моя, но Господь благословлял все, за что я брался. Я заработал для князя немалую прибыль, а сам обрел богатейший опыт, без которого мне не удалось бы вести мои нынешние дела… Однажды я гостил в его доме в Иерусалиме. В комнату вошла рабыня, неся поднос с нарезанным хлебом. Сначала она подошла ко мне. Так я впервые увидел твою мать и влюбился в нее. Через какое-то время я просил князя дать мне ее в жены. Он поведал мне, что она до конца жизни продана в рабство; но, если она пожелает, он даст ей свободу, чтобы вознаградить меня. Она тоже полюбила меня, но была счастлива своей долей и отвергла свободу. Я молил ее и настаивал снова и снова. Она согласилась выйти за меня замуж, но только в том случае, если я соглашусь разделить с ней ее долю. Отец наш Иаков пребывал в рабстве за свою Рахиль несколько раз по семь лет. Неужели я не сделаю подобное ради своей жены? Но твоя мать сказала, что я должен быть во всем подобен ей и стать рабом на всю жизнь. Я ушел, но вернулся снова. Посмотри, Есфирь, посмотри вот тут. – Он оттянул мочку своего левого уха. – Ты видишь этот шрам от шила?