Эти выходки мы так и не сумели пресечь, проблема решилась сама собой: у щенка выпали молочные зубы, а когда на смену им появились чудовищные «взрослые» зубы, то, слава богу, прошла маниакальная страсть все жевать.
А вот вопрос о преследовании кошек оставался открытым. Правда, теперь пес пускался в погоню, только если кошки передвигались слишком быстро. По мнению Бу, они должны были перемещаться шагом, с опаской глядя в его сторону; любой другой аллюр расценивался как непозволительно быстрый. Если же кошки не могли удержаться от искушения весело промчаться по комнате с задранными хвостами, он немедленно пускался вдогонку, полностью игнорируя мое громкое: «Фу!». Иными словами, при виде бегущей кошки пес мгновенно превращался в того восьминедельного щенка, который совершил свою первую в жизни погоню; так же он поступал в трехмесячном возрасте и когда стал гораздо старше.
Кошки сами нашли выход из создавшегося положения, полностью изменив привычки: если, по их мнению, Бу пребывал в одном из своих «кошкогонятельных» настроений, они прятались на кухонных шкафах, за каминной решеткой или между ножек стульев под столом в кухне – в таких местах, где собака не могла их достать.
Была ли в этом моя вина? Бесспорно. Никогда не следует позволять собаке помыкать кем бы то ни было в доме, будь-то кошки или любые другие живые существа. Такое поведение следует пресекать в корне, пока щенок еще совсем маленький. Я проигнорировала это, хотя позднее мне не раз приходилось объяснять владельцам других собак, что нельзя потакать собаке с первого дня, как она у вас появилась. Но мне так нравился маленький забавный Бу, он так меня умилял, да к тому же я очень мало знала об этой породе! В случае с ротвейлером контроль должен быть постоянным, даже если перед вами крошечный щенок, ибо позднее овладеть ситуацией будет очень трудно. Иными словами, что посеешь – то и пожнешь.
Кроме нелегкой обязанности – научить Бу жить по тем правилам, которым он не желал подчиняться, – существовали более приятные занятия: щенка надо было ввести в новую для него жизнь, поощряя и подбадривая. Да и вообще, он доставлял столько радости!
Одна особенность Бу несколько омрачала мое счастье. В отличие от большинства щенков, которым нравится, если их берут на руки и гладят по шерстке, Бу был совершенно равнодушен к проявлениям моей любви. Более того, он лишь терпел ласки, а потом начинал вырываться и пускал в ход зубы, всем поведением подтверждая то, о чем уже заявил, когда мы везли его из питомника: «Я не такой, как все». Он не любил сидеть на руках, он любил свободу. К жизни Бу относился по-спартански, так же реагировал на проявление наших чувств и так же демонстрировал свое отношение к нам. Слишком близкий контакт, излишняя, по его мнению, нежность могли вывести Бу из равновесия, расстроить и причинить физический дискомфорт.
Мне было грустно осознавать это, особенно после нежных отношений с Моппет, Деллой и Тимбой. Но Бу научил меня, что любовь может проявляться по-разному и принимать самые причудливые формы. Но ни люди, ни собаки не отвергают любовь, в какой бы форме она ни предлагалась. Все мы тянемся к любви, так уж мы устроены. Просто чувства Бу были иными, не такими, как у Деллы или Тимбы. И мне пришлось научиться сдерживать свои порывы, это далось нелегко. Надо было искать тропинки к сердцу Бу, настраиваться на его волну, чтобы не пропустить редкие отклики, идущие из его сердца. Пусть даже эти отклики не совпадают с моими ожиданиями. Но они все равно бесценны. Не делая этих попыток, я не поняла бы, что у меня за пес, не заметила бы, в какой форме проявляется его любовь. Я боялась пропустить моменты возможного контакта, потому что люблю собак; пусть даже моя любовь – как в случае с Бу – должна пробиваться через его недоверчивость и неприятие.
Зато когда малыш спал, можно было не сдерживать себя: я гладила маленький круглый животик, приподнимая заднюю лапку; осторожно брала маленькое ушко, наматывала его на палец и любовалась мягкой, нежной щенячьей шерсткой на нем. Спящему Бу я дарила ту любовь, которую он отвергал бодрствуя.
Август шел к концу, приближалось открытие Грин Виллидж. С этого момента Бу, как и всем его предшественникам, придется шесть дней в неделю находиться в магазине вместе со мной. Место за прилавком следовало переоборудовать в площадку для щенка: с нижних полок убрали мешки с удобрением и подкормкой для почвы – все, что могло представлять опасность для его здоровья. Надо было устроить так, чтобы щенок мог часто выходить во двор: справить свои надобности или просто побегать и поиграть. Нужны были прочные игрушки, дабы занять его пытливый ум, запас костей, чтобы «обеспечить работой» его челюсти, пакеты с кормом, вычищенные до блеска миски для воды и еды и подстилка – большой зеленый коврик, который все еще хранил запах Тимбы.
С началом сентября Бу занял свое рабочее место. Он завороженно следил, как приходили и уходили поставщики растений, покупатели вместе с маленькими детьми и старые друзья, которые заходили просто поздороваться; щенок привык к ежедневным визитам почтальона и к суете, возникающей вместе с появлением человека из службы доставки. Бу быстро вошел в ритм новой жизни: когда после относительной тишины и спокойствия неожиданно возникали шум и суета по обе стороны прилавка, потом опять наступала тишина, затем звонок у входной двери возвещал о приходе новой партии покупателей, и снова начиналась суматоха. Он прекрасно понял, что означают для него эти отливы и приливы покупателей: в минуты затишья я играла с ним, или мы выходили во двор, где можно было побегать по стружке. (Стружкой и измельченной корой мы специально засыпали часть двора, предназначенную для прогулок Бу). Пока я работала, Бу был «хорошим мальчиком» и играл за прилавком со своими многочисленными пищащими игрушками. Покупатели могли наблюдать, как он увлеченно жует их, сидя на своем месте.
В первый день я, по меньшей мере, пять раз вытаскивала Бу во двор на то место, которое определила ему в качестве туалета, опускала его на кору и ждала, когда он все сделает. Потом щенок гулял, я убирала результаты его «трудов», после этого брала его на руки, относила в магазин и водворяла на коврик за прилавком. Вечером я тащила его домой и думала: «Он цел и невредим. Все прошло отлично. Вот это удача!»
Но уже на следующий день щенок проявил свой норов. Вскоре после открытия магазина Бу отправился в свой туалет и моментально сделал все, что требовалось. «Отлично, – думала я, убирая за ним, – пусть теперь немного погуляет». Закончив уборку, я наклонилась взять его. Мой умный мальчик уже прекрасно знал, что за этим последует, но он присмотрел гораздо более интересное для себя место, чем магазин. Увернувшись от моих рук, Бу помчался к узкой расщелине между декоративных скал, предназначенных для продажи, которые лежали на земле под двухъярусной стойкой с хризантемами. Там он и застрял: передняя часть тела накрепко засела в тесном пространстве, а задние ноги и попа оставались снаружи.
Я попыталась осторожно вытащить его за ноги, но он только плотнее забился внутрь. Итак, передней частью своего тела Бу оказался именно там, куда стремился: в темной и прохладной уединенной пещерке, и покидать ее, похоже, не собирался; мне оставалось лишь изумленно смотреть на торчащие наружу маленький черный задик и крошечные ножки, размышляя, как поступить. Попробовать его вытащить, рискуя что-нибудь повредить в неокрепшем организме, или оставить в покое.