Теперь коса и побережье со станцией уже остались далеко позади. Восточный ветер неуклонно сносил шар в глубину континента – туда, где виднелись бледные меловые горы. Но Эстерсон не унывал – он знал, что преодолеет любое расстояние, вернется к берегу и узнает, доподлинно узнает, кто и зачем зажег огонь на покинутой станции.
Он без устали натягивал тали деревянными от усталости руками, а шар все снижался.
Последний рывок – и перед ним замелькали верхушки исполинских фикусов. Еще рывок – и корзина с Эстерсоном зацепилась за агрессивно растопыренные ветви высокого платана, а сам шар был прибит к кронам соседних деревьев порывом ветра.
Корзина накренилась, Эстерсон вывалился из нее и стремительно полетел вниз.
– А-а-а-а! – орал он громко, как только мог.
Не будь он обвязан талями, он непременно разбился бы о землю, ибо высота дерева, крона которого легко раздавалась в стороны под тяжестью его тела, была не менее тридцати метров.
Но тали сдержали и смягчили роковое падение. Если не считать одного сломанного ребра и двух десятков синяков, приземление удалось на славу.
Это был самый сильный приступ маниакальной любознательности, который доводилось когда-либо испытывать Эстерсону за всю его жизнь.
Не успев толком прийти в себя, он тут же отрезал тали, вколол себе обезболивающее и бросился по направлению к станции. Что-то подсказывало ему – он поступает правильно. И хотя разум нашептывал ему целые саги о неразумии благородного мужа, идущего на поводу у собственного любопытства, на саги эти ему было плевать.
– К черту рассуждения! – повторял Эстерсон.
Он спрятался в густых кустах в десяти метрах от станции и начал вслушиваться. Первым, что он услышал, была песня.
Oj moroz, moroz,
Ne moroz’ menya,
Ne moroz’ menya,
Moego konya…
Песню пела молодая женщина. Голос у нее был глубоким и сильным. Слова песни показались Эстерсону совершенно непонятными, а потому он извлек из рюкзачка свой «Сигурд», включил в режиме текстового интерфейса и воззрился на дисплей.
«Ага. Язык – русский. Что ж, это уже кое-что. По крайней мере это не козни „Дитерхази и Родригес“. Закон Южноамериканской Директории от 2614 года иностранных граждан нанимать в военизированную охрану запрещает. И на поисковые отряды этот закон распространяется, по идее, тоже», – рассудил Эстерсон.
Тем временем женщина, скрытая от Эстерсона стенами полуразрушенного здания, добралась до следующего куплета.
Moyego konya
Belogrivogo.
U menya zhena
Oh revnivaya!
«Только что она здесь делает? Она что, одна? Или где-то тут расхаживают ее друзья и кавалеры? И с чего это вдруг на нее нашла охота попеть?»
Теперь, когда любопытство Эстерсона было частично удовлетворено, ему хотелось только одного: закурить. В его распоряжении оставалась только одна сигарета.
Что ж, вот он – тот самый миг никотинового торжества. Он заслужил его! Десять тысяч раз заслужил! И то подумать: его авантюра с самодельным воздушным шаром увенчалась успехом. Он жив и здоров, он на желанном материке и, более того, нечаянно обнаружил поющее человеческое существо женского пола и русской национальности!
Он сел на корточки, извлек из пачки последнюю сигарету, чиркнул зажигалкой и глубоко затянулся.
Вот это было удовольствие так удовольствие! Он даже глаза закрыл, чтобы мир не мельтешил перед ними и не портил впечатления…
Уфффф!
Погружение в пучины экстаза было таким захватывающим и полным, что Эстерсон не отследил момента, когда женщина смолкла.
Он докурил сигарету, втоптал бычок в красную глинистую землю и уже собрался было продолжить наблюдения, когда за спиной у него раздался металлический щелчок и его затылок вошел в соприкосновение с неким холодным металлическим предметом.
Не нужно было быть Альбертом Эйнштейном, чтобы догадаться: это дульный срез какого-то оружия.
– Не двигаться, – строго сказал женский голос. Эстерсону показалось – тот самый, что пел про белогривого коня.
– А я и не двигаюсь, – тихо ответил он и тут же получил тяжелый удар по почкам.
Глава 13
Периметр Хайека
Ноябрь, 2621 г.
Учебный авианосец «Дзуйхо»
Первая точка Лагранжа системы Земля – Луна
Плавно открылись створы навесного бронепояса жилой палубы. Прямо мне в глаза ударило яркое солнце.
Я улыбнулся, широко, как чеширский кот, и, закрывшись от прямых лучей ладонью, придвинулся поближе к иллюминатору.
Сине-зеленый шар размером с медаль «За отвагу» висел слева. Нежно-желтый шар примерно тех же размеров – справа.
Левый шар назывался Земля, правый – Луна. Учебный авианосец «Дзуйхо» находился в районе гравитационного равнодействия между ними, именуемом также первой точкой Лагранжа.
В нескольких километрах от нас, то есть по космическим меркам – на расстоянии вытянутой руки, трудился большой мусорщик, раскрашенный в красно-белую шашечку. Перед ним был распахнут громадный параболический трал. За кормой мусорщика желтело уродливое вздутие: пристыкованная самоходная баржа.
Баржи эти среди пилотов назывались «мусорными мешками» и летать на них считалось делом наипрезреннейшим. На «мусорные мешки» обычно распределяли двоечников из училищ Гражданского Флота, либо вербовали пилотов-неудачников из безалаберной Атлантической Директории.
Отличная вещь – иллюминатор! Часами можно сидеть и пялиться. Вроде бы ничем и не занят, а с другой стороны – как бы при деле.
Давным-давно или, как выразился бы лейтенант Цапко, «за царя Панька», считалось, что идеальный боевой корабль должен быть полностью обшит броней. И чем толще будет эта броня – тем лучше. А иллюминаторы, дескать, – преданье старины глубокой.
В самом деле, зачем иллюминаторы, если можно облепить корабль компактными видеокамерами и телескопами, а изображение от них выводить на экраны? Можно оформить эти экраны как «живые» иллюминаторы – пожалуйста! Главное, чтобы в броне корабля не было сквозных дырок, забранных стеклопакетами. И не важно, из чего стеклопакеты изготовлены – все равно самому расчудесному бронепластику не сравниться по прочности с настоящей полисталью. Стало быть, из-за иллюминаторов страдает защищенность корабля. Это не дело!
И тогда новые боевые корабли было решено строить без иллюминаторов. Совсем. И без других смотровых щелей для визуального наблюдения. Окна панорамного обзора убрали даже из ходовой рубки.
Вместо них наворотили массу мощных оптических устройств – вдесятеро больше, чем было раньше. И сделали «видеоиллюминаторы», а проще – вилюмы.
Все были счастливы. Лет пять.