У туши были уши и носы.
Тоже многочисленные, усеянные живыми ресничками и замысловатыми присосочками, колышущимися туда-сюда в причудливом ритме.
У туши был рот.
Морщинистый, шириной с транспортный порт «Андромеды». Ритмично сокращающийся и больше всего похожий на гигантский каштаново-желтый анус.
И что самое жуткое, все это имело вполне целеполагающий вид.
Глаза, например, казались внимательными и хищными. Движения ресничек и присосочек производили впечатление хлопотливой деловитости.
Сомнений не было: все это с интересом наблюдало за освобождением и бегством Эстерсона. Каждое шевеление щупалец отвечало некоей эмоции или некоей мысли, рождавшимся в мозгу окаянной твари.
О нет, существу не составляло особого труда протянуть к Эстерсону еще пару конечностей, добрый десяток которых оно теперь вальяжно держало над водой.
И было совершенно очевидно, что справиться с ними всеми конструктор был бы не в состоянии, даже если бы каждое утро своей жизни начинал не поеданием душистого сандвича над техдокументацией, а трехчасовой тренировкой на силовых снарядах с перерывом на прием стимуляторов мышечного роста.
Даже в самом завиральном фантастическом фильме герой не справился бы с таким без гранатомета. А в менее завиральных фильмах даже импульсный огнемет не принес бы обреченному герою победы.
Ибо весь вид чудовища свидетельствовал: оно нисколько не боится, ибо практически неуязвимо.
Но существо не впилось в спину неандертальцу с научной степенью. И даже не сочло нужным припугнуть его для острастки. Оно просто наблюдало.
Почему?
Быть может, в нем проснулась тысячелетиями дремавшая жалость? Или, может быть, зрелище улепетывающего двуногого эстетически захватило монстра до такой степени, что он попросту забыл о своей неведомой, но наверняка людоедской цели?
Конструктор не узнает ответа на эти вопросы. Но есть подозрение, что, будучи записанными и подвергнутыми литературной обработке, они читались бы не хуже сцены объяснения Татьяны из «Евгения Онегина».
Спотыкаясь, конструктор домчал до леса. Хрустя ветками и шурша кожистыми листьями, Эстерсон прорезал его наискось, пробежал еще пару километров и, только оказавшись у могилы Песа, упрятанной среди ирисов, позволил себе лечь и отдышаться.
В лесу царили сумрак и безветрие. Это целительно подействовало на горячку, в которой металась душа конструктора.
Прошло еще полчаса и дурманящий запах ирисов почти успокоил Эстерсона. Он осознал, что зверски хочет пить.
– Попадись мне только этот Корсаков, который в своей «Энциклопедии Дальнего Внеземелья» назвал Фелицию скучной планетой, – бурчал Эстерсон, дрожащей рукой отвинчивая крышку термоса. – Попадись только… То-то я ему лживую башку откручу… Подумает в следующий раз, прежде чем людям голову морочить…
Конструктор обращался то ли к сидящей на ближней ветке фикуса четырехкрылой сойке, то ли к духу Станислава Песа, который, в соответствии с иными религиозными воззрениями, вполне мог бы витать над свежей могилкой…
А еще через несколько секунд холодная, безвкусная вода из термоса показалась ему подлинным напитком бессмертных.
Глава 11
В вершине любовного треугольника
Июнь, 2621 г.
Оздоровительный центр «Чахра»
Планета Ардвисура, система Вайу
Ясное дело, за завтраком, который нам доставили прямо в номер, мы с Колей устроили «разбор полетов».
– Ну как тебе… м-м… фильм? – обтекаемо поинтересовался Коля.
– Фильм – говно. Исса – прелесть! – промычал я сквозь бутерброд.
Коля не отставал.
– Коротко и внятно. И что?
– В смысле, как это – «что»? – Я включил дурака, будто и впрямь не понимал, что именно интересует Колю.
– Ну я имею в виду… – Щеки Самохвальского слегка покраснели, и он опустил взгляд. – Я имею в виду… чем кончилось?
– Фильм кончился полной и окончательной победой вооруженных сил горячо любимой Родины над несметными полчищами чоругов. В последнем кадре знамя Конкордии гордо вьется над штабным блокшивом захватчиков, а на заднем плане братаются боевые друзья…
– Да я не про фильм, собственно…
– Да уж ясно, что не про фильм, – озорно улыбнулся я. – Если ты, кадет Самохвальский, хочешь знать, были ли мы с Иссой близки, то я честно отвечу тебе: нет. К сожалению, нет!
– Я так и думал, – с каменной миной резюмировал Коля. – Ну хоть поцеловать – было?
– Вот это было. И не раз. И не только в губы. И не только поцеловать, – самодовольно отвечал я.
– И так я тоже думал. В смысле, ты меня не удивил.
– Подумаешь, проницательный какой нашелся! – фыркнул я. Меня уязвила бесстрастность Самохвальского. А может, я просто хотел, чтобы он не прекращал своих расспросов. Бравада из меня в то утро так и перла.
– Не в проницательности дело. Просто тебе с бабами всегда везет, это я уже давно знаю, – с тоскливой миной сказал Коля и взялся за очередное – наверное, за четвертое в то утро – заварное пирожное.
Тут вдруг меня заела скромность.
– Это мне-то везет? Это мне, что ли, везет? Побойтесь Бога, кадет Самохвальский! Вечно так получается, что либо мне девушка нравится, а я ей – нет. Либо наоборот. Исса – можно сказать, первый случай, когда вроде бы все в порядке!
– Странная она какая-то, эта твоя Исса, – вдруг поднял на меня свои раздумчивые голубые глаза Коля.
– Не понял?! – сказал я довольно агрессивно.
– Да я не в обиду. Я просто говорю, что странная. Правильная слишком.
– Кто бы говорил! Сам-то небось не разгильдяй, а? Не отстающий? Отличничек! Паинька! По практическим у тебя всегда пятерки, а в теории и шестерки были бы, если б такая оценка при аттестации допускалась! А кого в пример нам ставят по три раза на дню? Не подскажешь, а, кадет Самохвальский?
– Да меня, меня… – сразу согласился Колька. – Я тоже правильный. Но понимаешь, Саша, если я правильный, то она – суперправильная. Мой секрет простой. Делай что сказали как можно точнее. И не выеживайся перед начальством. Мне легко так жить. У меня характер покладистый. Мне когда-то еще наш школьный психолог Екатерина Евлампиевна сказала: «В твоей, Николай, голове живет Идеальный Ученик…» А у Иссы…
– Что там еще у Иссы? – поинтересовался я, подозрительно заламывая бровь.
– А у нее мало того, что Идеальный Ученик, так еще и Идеальный Учитель в голове. И оба никогда не ссорятся, что подозрительно. Понимаешь?
– И что тут плохого?
– Да плохого ничего. Я же не сказал, что Исса плохая. Просто – странная, – пожал плечами Коля.