Когда Шкрабов с воеводой возвратились, Саша тут же разложил карту на полу и принялся объяснять план акции. Вокруг него столпились люди (даже те, кому это вообще не было нужно), и ни я, ни Толик, ни Леня, как ни старались, услышали не все. Единственное, что мы точно поняли, это слова Шкрабова о двух группах, одна из которых должна была войти первой в траншею, а другая, войдя на позиции противника, должна была идти верхом траншеи, развивая, видимо, успех. Никто из нас не имел ничего против того, чтобы развивать успех, но было весьма интересно, кто же пойдет в первой группе. Все вопросы разрешил Шкрабов, вручив мне РПГ, что меня несколько рассердило, и я заметил, что мы, вроде бы, не предназначались для первой группы. Саша махнул рукой, заметив, что и сам все видит, но идти надо. Выйдя по дороге к «Анжиной куче», мы стали спускаться по траншеи вниз, сопровождаемые выстрелами танка, стоящего с правой стороны на пять — шесть метров выше дороги.
Я все же задержался у сербского бункера, внутри которого сидело несколько бойцов местной смены, и из-за его угла саданул гранату в видневшийся неприятельский бункер. Потом я гранатомет оставил, так как рядом с танком и стоявшим чуть дальше по дороге ЗИСом он выглядел не очень солидно и мешал бы мне бросить гранату, да и к тому же у нас были «Золи». Догоняя ребят по траншее, я увидел пару бойцов Чено, устанавливавших пулемет на чердаке Анжиной кучи. На старой нашей позиции, в конце новой сербской траншеи, уже сидели Драгиша и Лаки. Толик, Леня и Хозяин присели рядом со Шкрабовым на повороте траншеи. Как оказалось, у противника линия обороны изменилась. Он свой основной ход первой траншеи продолжил в левую сторону от нас на полтора десятка метра. Затем повернул ее по направлению в сербскую сторону еще на метров пять, так что его конец находился, может, в 15–20 метрах от поворота новой сербской траншеи, скрытый за каким-то невысоким кустарником, между которым неприятелем был пущен ряд колючей проволоки. Задерживаться на месте мы не стали, ибо вокруг уже все грохотало. Вслед за Шкрабовым Леня, Толик и я выползли из траншеи, оставив в ней Хозяина. Я полз по снегу и, повернув голову направо, увидел, как в метрах 100–150 воздух со стороны противника почертило несколько ярких вспышек, чем-то напоминавших новогодние бенгальские огни. Леня спросил, что это такое, а я не нашелся с ответом, но потом узнал, что это были ПТУРСы, с помощью которых, мусульмане накрыли сербскую противотанковую пушку ЗИС, хотя никого не убили при этом. Все вокруг отнюдь не говорило, что мусульмане начали бежать. С их стороны били из всех видов оружия, летели мины и тромблоны. Мины они посылали хорошо и у «Осьмицы» сумели накрыть сербский бункер, правда, пустой, но все же один осколок зацепил ногу Трише.
Мы пока вниманием противника были обделены, так как ползали по новому, еще неизвестному маршруту, скрываясь между неровностями местности, да и белые комбинезоны, которые нам тогда быстренько дали бойцы Чено, неплохо нас скрывали. Подползая к проволочной ограде, Шкрабов сначала швырнул гранату с нервно-паралитическим газом в сторону основного хода неприятельской траншеи, однако, большое вертикальное облако едва не двинулось на нас, и мы уже начали ругать Сашу, но тут ветер переменился и отнес к противнику весь этот газ. Саша, не теряя времени, большими ножницами перерезал проволоку и ветки кустарника. Путь вперед был свободен, и Саша послал Толика за второй группой, а я и Леня начали бросать ручные гранаты, целясь вдоль хода неприятельской траншеи в десятке метров от нас, пытаясь этим отсечь подход его бойцов.
Из своей траншеи его дежурная смена, видимо, сбежала, и сейчас на нас должны были пойти бойцы его интервентного формирования, благо, времени имели достаточно. То, что они уже здесь, можно было понять по разрывам ручных гранат недалеко от нас и по участившейся стрельбе. Пули свистели все ближе к нашим головам, и ручные гранаты падали точнее, но я и Леня не сидели, сложа руки, и посылали противнику ответные гостинцы. То, что дежурная смена противника или сбежала, или полегла при нашей огневой подготовке, сомнения не вызывало. Сейчас мы имели дело с бойцами более опытными, к тому же, осведомленными о наличии нас, русских в штурмующей группе. Я и Леня ясно услышали, как кто-то орал со стороны неприятеля на сербскохорватском языке одно выражение, «е… вам Руссию», а потом или тот же голос, или какой-то другой заорал «Аллах акбар», прибавив что-то на арабском, после чего, видимо, мы должны были сбежать. Бежать мы не стали, а вдвоем с Леней швырнули голосистым ораторам по ручной гранате, после чего те замолчали. Это в какой-то мере было весело, но, в общем, становилось все опаснее. Не обрадовал нас и Толик, вернувшийся через минут десять: слегка растеянный, он сказал, что к нам на помощь идти никто не хочет. Шкрабов заматерился и пополз назад, но под конец уже вскочил на ноги и просто впрыгнул в нашу траншею. Мне и Лене он приказал смотреть за входом в неприятельскую траншею и мы, преодолев проволоку, легли у бруствера. Я лег перед открытой ячейкой этой хорошо и качественно устроенной траншеи, а Леня с ящиком гранат остался чуть правее от меня, тогда как Толик лежал на полпути между нами и сербской траншеей.
Я до сих пор не знаю, как мы тогда все не погибли. Ведь мы находились в центре своего рода подковы, практически, на открытой поляне. Поворот неприятельской траншеи шел краем рощи, справа от нас; затем на протяжении двух десятков метров — открытое пространство, окаймленное, по дальней от нас стороне основного хода, неприятельской траншеей, шедшей вдоль обрыва. Даже бугры и ложбины не были особо надежным укрытием. Конечно, надо отдать должное Папичу и его бойцам, стрелявшим из пулемета и гранатомета из отеля, и пулеметному расчету из отряда Чено, бившего с чердака Анжиной кучи, да и тем остальным, кто прикрывал нас огнем с дороги, с позиции местной четы. Благодаря их стараниям противник замедлил продвижение, а его бойцы, бросая ручные гранаты, не могли точно прицелиться: те частенько взрывались в ложбине за нашими спинами или падали слева, где нас заслонял бруствер неприятельской траншеи, а также стволы деревьев. Но все равно взрывы, порою, раздавались совсем рядом, и приходилось вжиматься изо всех сил в землю, моля Бога, чтобы тебя миновал осколок. Не только смерть была опасна, но ранение, ибо вытащить одного раненного вдвоем было отсюда тяжело, в особенности, если бы это касалось Лени, с его ста килограммами веса. Я тогда лежал перед входом в траншею противника, сначала на самом бруствере, но так как это стало опасно, я пополз за бруствер, держа свой «Калашников» упертым в плечо. Наконец, приполз Шкрабов и с ним человек пять или шесть. Потом уже Хозяин мне говорил, что иных местных бойцов Шкрабов безуспешно пытался заставить идти вперед даже ударами ног. Он был зол и начал ругаться, почему никто не смотрит за входом в траншею.
Мне все уже надоело, в том числе и траншея, и Шкрабов, и акция, и когда тот начал орать команду «Вперед», я заругался и, перемахнув бруствер с автоматом на изготовку, оказался в траншее, присев там на корточки. Хотя в траншее был полумрак, я сразу увидел, как в мою сторону, на расстоянии метров пяти, шел высокий неприятельский боец, держа автомат на груди и зачем-то глядя себе под ноги. Скорее всего, неприятель толком не представлял, что происходит у него под носом, но я в объяснения пускаться не стал, а, не раздумывая, дал длинную очередь по этому бойцу и по тем, кто шел за ним. Я уложился в несколько секунд, что было с моей стороны весьма благоразумно. Сразу же и вверху, и внизу началась пальба и, выглянув из-за угла ячейки (куда я впрыгнул, и которая находилась с левой стороны), чтобы дать очередь из автомата, я увидел, как Йово стоит зачем-то в полный рост и строчит вдаль по траншее из автомата. Долго ему строчить не пришлось, так как раздалась пара взрывов ручных гранат, и все заволокло дымом. Что происходит, я не понимал. Вокруг слышались разрывы, очереди, раздавались крики, и я неожиданно услышал, как высоко вскрикнул Толик.