Тупик либерализма. Как начинаются войны - читать онлайн книгу. Автор: Василий Галин cтр.№ 79

читать книги онлайн бесплатно
 
 

Онлайн книга - Тупик либерализма. Как начинаются войны | Автор книги - Василий Галин

Cтраница 79
читать онлайн книги бесплатно

Именно на защиту господства аристократической идеологии встал фашизм и Гитлер. Последний видел в большевизме смертельного морального конкурента: «Если не остановить большевизм, он точно так же коренным образом изменит мир, как когда-то его изменило христианство…» {981}. Фашизм стал последним рубежом обороны либеральной цивилизации образца XIX века, зашедшей в тупик своего развития. Именно в этом тупике, находил главный обвинитель от Франции на Нюрнбергском процессе Ф. де Ментон, истоки фашизма: «В действительности национал-социализм вершина умственного и морального кризиса современного человечества» {982}.

В практической области, утверждает С. Кара-Мурза, «фашизм доводит до логического завершения либеральную идею конкуренции. Вот что взял фашизм у Шпенглера: «Человеку, как типу придает высший ранг то обстоятельство, что он — хищное животное». Отсюда и представление о народе и расе: «Существуют народы, сильная раса которых сохранила свойства хищного зверя, народы господ-добытчиков, ведущие борьбу против себе подобных, народы, предоставляющие другим возможность вести борьбу с природой с тем, чтобы затем ограбить и подчинить их»« {983}.

Принципиально в идеологическом плане, между фашизмом и либерализмом XIX в. не было существенных противоречий:

Так, И. Фест указывал, что Гитлер был неспособен «рассматривать человеческие отношения в каком-либо другом аспекте, кроме иерархического» {984}. Гитлер заявлял: «Нам нужна элита нового слоя господ, движимая не какой-то там моралью сострадания, но ясно осознающая, что она благодаря своей лучшей породе имеет право властвовать» {985}. Гитлер буквально цитировал основные постулаты либеральной идеологии: «Не бывает никаких революций кроме расовых: не может быть политических, экономических или социалистических революций, всегда и всюду есть только борьба низшей прослойки, низшей расы против господствующей высшей расы… Капиталисты проложили себе путь наверх благодаря своим способностям, и на основе такого отбора что в очередной раз доказывает, что они высшая раса, они имеют право стоять на верху» {986}.

Чем отличалась идеология Гитлера от либеральной идеологии Великой Демократии, определение, которой подспудно дал Ф. Рузвельт: «Я против возврата к тому пониманию либерализма, при котором свободный народ в течение многих лет постепенно загонялся на службу к привилегированному меньшинству» {987}. М. Роземан доводил мысль до логического конца и проводил прямую парралель между германским фашизмом и американским либерализмом: подходы нацистов были «не столько возвращением к феодализму, сколько национал-социалистическим вариантом американской концепции «человеческих отношений» {988}.

Англосаксонский либерализм — это господство привилегированного имущего меньшинства, финансовой аристократии. Его принципы утверждал, например, бывший посланник США в Швеции, владелец огромного состояния, Морхед: «В каждой стране лишь десять процентов населения делают деньги и играют ведущую роль во всех областях жизни, а поэтому они и должны обладать неограниченной властью в общественных делах» {989}. Идеолог фашизма Ф. Папен, бредивший англосаксонской политической моделью, вполне определенно указывал на ее главную особенность: «Ключевое положение, занимаемое нами в самом сердце Европы, обязывает нас соединить преимущества демократии с созданием истинной аристократии. Демократия нуждается для наилучшего ведения своих дел в людях ума и чести…» {990}. Идеалом для Папена был лорд Лондондерри, который «являл собой законченный тип аристократа довоенной эпохи. Насколько проще могло бы стать решение международных проблем, если бы реальная власть во всех странах находилась в руках таких людей, которые вместе составляли бы некое всемирное семейство» {991}.

На особенности американского типа либеральной демократии обращал внимание норвежский писатель Кнут Гамсун уже в конце XIX в.: «Уреспублики появилась аристократия, несравненно более могущественная, чем родовитая аристократия королевств и империй, это аристократия денежная. Или точнее, аристократия состояния, накопленного капитала… Эта аристократия, культивируемая всем народом с чисто религиозным благоговением, обладает «истинным» могуществом Средневековья… она груба и жестока соответственно стольким-то и стольким-то лошадиным силам экономической непоколебимости. Европеец и понятия не имеет о том, насколько владычествует эта аристократия в Америке, точно так же как он не представляет себе — как бы ни была ему знакома власть денег у себя дома, — до какого неслыханного могущества может дойти эта власть там» {992}.

Великий князь Александр Михайлович, попав в Америку в начале XX века, был потрясен: «Я многое понял. Я познакомился с Америкой, и это изменило мои прежние представления об империях. Раньше я упрекал своих родственников в высокомерии, но я по-настоящему узнал, что такое снобизм, лишь когда попытался усадить за один стол жителя Бруклайна из штата Массачусетс и миллионера с Пятой авеню. Раньше меня ужасала неограниченная власть человека на троне, но даже наиболее беспощадный из самодержцев, мой покойный тесть император Александр III, казался самой застенчивостью и щепетильностью по сравнению с диктаторами городка Гэри, штат Индиана» {993}.

Ф. Рузвельт назвал денежную аристократию — «роялистами нового экономического порядка», и перед ним борьба против этого лица фашизма переходила уже в практическую плоскость: «Это естественно и, возможно, в природе человека, что привилегированные принцы новых экономических династий, жаждущие власти, стремятся захватить контроль над правительством. Они создали новый деспотизм и обернули его в одежды легальных санкций. Служа им, новые наемники стремятся поставить под свой контроль народ, его рабочую силу, собственность народа…».

Различия между англосаксонским и европейским типом фашизма условны, они лишь демонстрируют преобладающую реакцию. На практике они являются лишь составными частями одной и той же либеральной доктрины.

* * *

Возникает закономерный вопрос: почему в страхе перед большевизмом в одних странах победил тоталитарный фашизм, а другие прошли путь социалистических преобразований и оказались на новом витке развития? С чего это вдруг русские и немцы ни с того ни с сего бросились в крайности тоталитаризма?

Мнение О. Ференбаха отражает либеральный подход, он считает, что первопричины целиком субъективны: «Любая попытка разобраться в причинах… крушения (Веймарской республики) с неизбежностью приводит к одному и тому же выводу: немцы не смогли принять и переварить свое поражение. Однако, это утверждение будет справедливо лишь в том случае, если его дополнить другим: немцы, в большинстве своем, не осознали, что у них есть шансы демократического развития и, соответственно, не смогли воспользоваться им» {994}. Подобную трактовку, дает и А. Буллок, связывая приход фашистов к власти с особенностями, которые по его мнению, были свойственны исключительно германскому обществу: «Карьера Гитлера может быть описана, как доведение до абсурда наиболее мощной традиции существовавшей в Германии со времени ее объединения. Вот к чему привели национализм, милитаризм, поклонение успеху и силе, культ государства и Realpolitic» {995}. Другими словами, немцы оказались не готовы к демократии, а пепел Клааса жег их сердца, и как только представилась возможность, они дружно бросились в радикализм и фашизм…

Вернуться к просмотру книги Перейти к Оглавлению Перейти к Примечанию