Тупик либерализма. Как начинаются войны - читать онлайн книгу. Автор: Василий Галин cтр.№ 76

Н. Данилевский в 1869 г. публикует концептуальное сочинение «Россия и Европа», в котором приходит к выводу о всемирно-исторической миссии России: «На Русской земле пробивается новый ключ справедливо обеспечивающего народные массы общественно-экономического устройства» {941}.

Кн. Одоевский: «Россию ожидает или великая судьба, или великое падение! С твоей победой соединена победа всех возвышенных чувств человека, с твоим падением — падение всей Европы… обрусевшая Европа должна снова, как новая стихия, оживить старую, одряхлевшую Европу…» {942}.

Ф. Достоевский в 1877 г.: «Всем ясно теперь, что с разрешением Восточного вопроса вдвинется в человечество новый элемент, новая стихия, которая лежала до сих пор пассивно и косно и которая… не может не повлиять на мировые судьбы чрезвычайно сильно и решительно… настоящее социальное слово несет в себе никто иной, как народ наш.., в идее его, в духе его заключается живая потребность всеединения человеческого…» {943}. Достоевский продолжал: «Мы будем первыми, кто возвестит миру, что мы хотим процветания своего не через подавление личности и чужих национальностей, а стремимся к нему через самое свободное и самое братское все-единение… Только Россия живет не ради себя, а ради идеи, и примечателен тот факт, что она уже целое столетие живет не для себя, а для Европы… наша судьба это и судьба мира» {944}.

B. Шубарт в 1939 г.: «Запад подарил человечеству самые совершенные виды техники, государственности и связи, но лишил его души. Задача России в том, чтобы вернуть душу человеку. Именно Россия обладает теми силами, которые Европа утратила или разрушила в себе… только Россия способна вдохнуть душу в гибнущий от властолюбия, погрязший в предметной деловитости человеческий род… Быть может, это и слишком смело, но это надо сказать со всей определенностью: Россия — единственная страна, которая способна спасти Европу и спасет ее, поскольку во всей совокупности жизненно важных вопросов придерживается установки, противоположной той, которую занимают европейские народы. Как раз из глубины своих беспримерных страданий она будет черпать столь же глубокое познание людей и смысла жизни, чтобы возвестить о нем народам Земли. Русский обладает для этого теми душевными предпосылками, которых сегодня нет ни у кого из европейских народов» {945}.

В. Шубарт накануне Второй мировой войны только с русскими связывал надежды на обновление мира: «Англичанин смотрит на мир как на фабрику, француз — как на салон, немец — как на казарму, русский — как на храм. Англичанин жаждет добычи, француз — славы, немец — власти, русский — жертвы. Англичанин ждет от ближнего выгоды, француз стремится вызвать у него симпатию, немец хочет им командовать, и только русский не хочет ничего. Он не пытается превратить ближнего в орудие. В этом суть русской идеи братства. Это и есть Евангелие будущего. Это — великая нравственная сила, направленная против латинских идей человека насилия и государства насилия. Русский всечеловек как носитель нового солидаризма — единственный, кто способен избавить человечество от индивидуализма сверхчеловека и от коллективизма массового человека… Так он творит одновременно и новое понятие и новый идеал личности и свободы» {946}.

Иоффе ночью перед тем, как покончить с собой, писал Троцкому: «Более чем 30 лет назад я усвоил философию, что человеческая жизнь только тогда имеет смысл и в той степени, насколько она служит чему-то бесконечному. Для нас это бесконечное есть человечество» {947}.

О. Мандельштам отмечал, что «русский народ единственный в Европе не имеет потребности в законченных, освященных формах бытия» и вносит в европейский мир «необходимости» высшую «нравственную свободу, дар русской земли, лучший цветок, ею взращенный. Эта свобода… равноценна всему, что создал Запад в области материальной культуры» {948}.

Б. Пастернак в 1957 г. после «Доктора Живаго», Сталина и уже незадолго до смерти, говорил о «Великой русской революции, обессмертившей Россию, и которая… вытекала из всего русского многотрудного и святого духовного прошлого», и так обращался к своим зарубежным читателям: «Вот за что скажите спасибо нам. Наша революция, как бы ни были велики различия, задала тон и вам, наполнила смыслом и содержанием текущее столетие» {949}. Случайно ли, что в начале века Шпенглер почувствовал в России источник нового исторического периода? {950}

Русская социалистическая революция не была случайностью, она была выстрадана поколениями русских философов. И Русская революция стала самым большим и пожалуй единственным существенным вкладом России в мировую цивилизацию — она изменила мир: либеральная идеология привела мир в тупик глобального экономического кризиса и мировых войн, Русская революция — к социальному пробуждению масс.

Запад не признал Русской революции, да и не мог признать. Как эти дикие, отсталые и нищие «русские варвары» указывают нам просвещенным европейцам путь в будущее? Как эта ничтожная кучка большевиков посмела угрожать монополии властителей жизни — избранникам привилегированных классов? Запад ответил на вызов интервенцией, стремясь, по словам У. Черчилля, «задушить в зародыше» русскую революцию. Но на защиту революции встало не только большинство русского народа, но и прогрессивные силы в большинстве стран мира, и она победила.

Русская революция, при всех ее недостатках, утвердила новую нравственную — социалистическую идею, отрицать или игнорировать которую не мог уже никто. Именно она теперь определяла нравственные принципы развития мировой цивилизации. Прогнозы Маркса о кризисе и крахе системы дикого капитализма в XX веке получили реальное подтверждение. Даже такие современные либерал-радикалы, как Е. Гайдар в этой связи признают: «…в первой половине XX в. мир развивался почти «по Марксу» — хотя и не в деталях, но достаточно близко к указанной им траектории, чтобы многие интеллектуалы были склонны признать «торжество марксистских идей» {951}. И даже такой поборник либерализма, как Бжезинский, также был вынужден согласиться: «Демократия для меньшинства без социальной справедливости для большинства была возможна в эпоху аристократизма, но в век массового политического пробуждения она уже нереальна» {952}.

Об опасностях, грозящих человечеству в случае продолжения его движения по либеральному пути, Дж. Оруэлл предупреждал в 1940 г.: «То, к чему мы идем сейчас, имеет более всего сходства с испанской инквизицией; может, будет и еще хуже — ведь в нашем мире плюс ко всему есть радио, есть тайная полиция. Шанс избежать такого будущего ничтожен, если мы не восстановим доверие к идеалу человеческого братства, значимому и без размышлений о «грядущей жизни». Эти размышления и побуждают… настоятеля Кентерберийского собора всерьез верить, будто Советская Россия явила образец истинного христианства» {953}.