Последняя цивилизация. Политэкономия XXI века - читать онлайн книгу. Автор: Василий Галин cтр.№ 76

Наиболее наглядным примером, отражающим позицию «истинных капиталистов», является требование введения либерализма в бюджетной сфере, основывающееся на бездефицитном бюджете, четко ограниченных функциях и расходах государства, максимум 20–25 % ВВП. Кто бы мог возражать против этого, но помимо чисто политических проблем, для решения которых, очевидно, полиции окажется уже недостаточно, потребуется армия и пулеметы, возникают и экономические. Ведь сегодня именно государство, перераспределяя доходы и увеличивая государственный долг, создает тот самый спрос, который и позволяет функционировать рыночной экономике. Рыночная экономика в развитых странах мира сегодня существует только и исключительно благодаря дефициту государственного бюджета и налоговому перераспределению доходов.

…

В США государственный спрос сегодня составляет около 40 % ВВП (33 % — в 2000 г.) [1254] В случае предлагаемого снижения налогов, при наличии сбалансированного бюджета он сократится более чем в 2 раза. Частный сектор не сможет компенсировать этой потери. Проблема заключается в том, что доходы от снижения налогов концентрируются, прежде всего, среди на порядок, а то и два более узкого круга лиц, по сравнению с теми слоями общества, которые и создают основной массовый спрос. Государство, перераспределяя доходы, способствует увеличению спроса. Кроме этого, за счет дефицита бюджета оно создает дополнительный спрос для того же частного сектора. Куда и кому собираются сбывать свою продукцию и услуги «любители чая»? Отказавшись от государственного перераспределения и спроса, американская экономика просто захлебнется и камнем пойдет на дно кризиса перепроизводства.

В современных условиях подрыв государства — это прямое движение к хаосу и кровавой анархии, это полное уничтожение не только экономики, общества, но и цивилизации вообще. Совершенно не случайно Дж. Сорос в своей книге «Кризис мирового капитализма» отмечает, что: «рыночный фундаментализм представляет сегодня большую опасность для открытого общества, чем любая тоталитарная идеология » [1255].

Однако как ни парадоксально, но именно борьба с государством и ведет рыночных фундаменталистов к проклинаемому ими корпоративизму: Непрекращающуюся борьбу с государством вел и А. Гринспен, и Р. Рейган и оба Дж. Буша и т. д., они последовательно отменяли все нормы и правила, уничтожали регулирование, т. е. сокращали присутствие государства в экономике, но именно это и привело к появлению корпоративизма. И это не случайно. Закон развития заключается в том, что именно неограниченная свобода неизбежно приводит к монополизму и корпоративизму, которые являются ничем иным, как высшими формами развития капитализма.

Противоречия между «социалистами» и «либертарианцами» в США достигли такого накала, что американский историк А. Херман уже пишет статью: «Грядущая американская гражданская война — производители против берущих» [1256]. Л. Харрис публикует книгу «Следующая Американская гражданская война?» — между голубыми и красными — когнитивной элитой и натуральными либертарианцами [1257]. Дж. Роджерс заявит: «Я… беспокоюсь о (возможности беспорядков) в Соединенных Штатах и Европе. В этих регионах социальный протест будет самым сильным» [1258]. Г. Глен, директор The Trends Research Institute, призывает готовиться к гражданской войне, [1259] Д. Сакс предупреждает, что «в Америке отчаяние и цинизм распространены очень широко» [1260]. Страх перед угрозой гражданской войны выплескивается в последнее время на страницы газет с такими заголовками, как «Мы готовимся к масштабной гражданской войне» [1261], «Как выжить в пригородах во время социального коллапса» [1262] и т. п.

Обострение экономического кризиса неизбежно до крайности радикализует эти противоречия, создав угрозу если не гражданской войны, то кардинального потрясения порядка и основ американского общества. И тогда у государства не останется другого выхода, как перейти к чрезвычайным мерам.

О возможности подобного варианта развития событий в современной Америке говорит хотя бы закон о национальной безопасности 1996 г., принятый в ответ на теракт, жертвами которого стали 157 человек, или программа национальной безопасности 2003 г., принятая по итогам теракта 11 сентября. Свобода личности будет уничтожена полностью, а для поддержания порядка будет задействована армия. Например, когда в августе 2011 г. в бедных кварталах Лондона вспыхнули беспорядки, премьер-министр Д. Камерон без колебаний предупредил, что для охраны порядка будет использована армия. И это в Англии, где до последнего времени полицейские не носили оружия.

…

Характеризуя меры американского правительства, А. Гринспен писал: «Раздутая проблема защиты наших институтов проявлялась в каждом решении. В 2002 г. была подготовлена новая программа национальной безопасности, которая ограничивала свободу личности… становилось возможным вмешательство в личную жизнь… Интересно, как выглядели бы Соединенные Штаты сегодня, если бы произошел второй, третий и четвертый теракт ? Выдержала бы это наша культура? Смогли бы мы поддерживать экономику в жизнеспособном состоянии… Надеюсь, что смогли бы… но все же не могу до конца избавиться от сомнений» [1263].

Не случайно помимо принятия после событий 11.09.2001 USA PATRIOT Act, вводившего чрезвычайные меры, было создано Министерство внутренней безопасности — Department of Homeland Security (DHS) со штатом более 220 тыс. сотрудников и бюджетом свыше 50 млрд. долл. (2009 г.) [1264]. DHS было дополнено созданием «Информационной системы предотвращения терроризма» «Terrorism Information and Prevention System». Одной из последних новостей от DHS стало объявление в феврале 2013 г. о закупке ведомством 1,6 млрд патронов для тренировочных целей [1265].

Чрезвычайные меры в условиях все углубляющегося кризиса постепенно приведут к установлению прямой военной диктатуры. И она будет востребована большинством общества: подчиняясь инстинкту коллективного самосохранения, оно воспримет диктатуру как средство защиты от растущей анархии. Пример такой внутренней самоорганизации дает Е. Ржевская, которая в поисках истоков фашизма открыла в германском народе непременность «в осуществлении своих нужд, в поддержании повседневных навыков, привычек, чтобы не поддаться хаосу, выстоять. Только со временем, с расстояния я смогла оценить этот властный инстинкт самосохранения … в своей массе немецкий народ, тот каким он был тогда, скорее готов подпасть под насилие, чем под хаос или угрозу его» [1266]. Н. Бердяев, наблюдая европейскую действительность, 1920–30 гг. отмечал: «организованность и порядок, подчинение человека авторитарным началам вдохновляло intellectuels Западной Европы. Боялись более всего анархии в душах и анархии в обществе» [1267].

…

Чувством, ведущим к диктатуре, является страх. У немцев в 1930-е гг. он, по словам В. Шубарта, «достиг невероятного размаха и глубины» [1268]. О силе этого страха дает представление запись Геббельса 1926 г.: «Судьба делает из нас мужчин. Хозяйственный кризис, безработица, страх перед будущим , пришибленное судьбой поколение… Мы идем навстречу краху» [1269]. Страх «характерен и необходим для Запада…, — отмечает В. Шубарт. — Его назначение — лишить будущее ужаса неизвестности» [1270].